12 апреля в Ростове-на-Дону состоялся концерт ню-метал группы Manapart. В специальном интервью для газеты «Нахичевань-на-Дону» коллектив рассказал о дальнейшей творческой траектории и о связи музыки и идентичности.
— Как бы вы сейчас определили свое самобытное творческое направление?
Захарий Зурабян (ударные): — Хочется развиваться глобально, во всех планах. У нас нет стремления повторить чей-то путь. Мы по дороге обсуждали этот вопрос, и Арман высказал хорошую теорию о том, что мы знаем только внешнюю сторону какого-то пути, но не знаем, через что на самом деле проходит каждый человек и насколько мы уверены, что хотим повторить каждый шаг, который стоит определенных внутренних достижений. Поэтому мы хотим пройти свой путь. Как творческая, музыкальная единица, хотим больше туров, больше концертов, больше прослушиваний. Если говорить о высоком, то хотим писать более «музыкальную» музыку, далее развиваться в рамках внутренней поэзии текста. Не хочется стоять на месте.
Арман Бабаян (гитара): — Это наша личная борьба, на самом деле. Я бы очень хотел увидеть будущее Manapart вне жанров и писать музыку не только в рамках рока и металла. Хотел бы даже уйти в какое-то экспериментальное направление, электронщину, дум-метал, эмбиент, армянскую этнику. Но эта борьба заключается в том, чтобы создавать музыку, которая бы продавалась и нравилась неподготовленному слушателю. На данный момент это самое сложное в музыке — можешь написать все что угодно, но в таком формате, чтобы было интересно слушателю. Я бы очень хотел поработать с оркестром, например, интегрировать Manapart в театральное представление с определенными декорациями и так далее, или более концептуальную историю. Но, опять же, это необходимо грамотно сбалансировать, чтобы не превратить в искусство для двух-трех человек.
— Ваше творчество достаточно эклектично. Группа сформировалась в Санкт-Петербурге, в ее составе играют представители двух народов, а сами песни в основном англоязычные. Как смена языкового кода влияет на способность передать те или иные смыслы и эмоции? Или это не важно, когда речь идет о музыке?
Захарий Зурабян: — Про написание песен могу сказать, что на русском было сложнее всего. Это была в хорошем смысле каторга. По-русски реально сложнее писать поэзию так, чтобы это звучало красиво, интересно и не глупо. И если мы возьмем большую часть хороших примеров из русского рока, то там очень серьезная поэзия, сложные метафоры, которые я не уверен, что сами авторы могут расшифровать, не говоря уже о слушающих. Нужна отдельная подготовка, планомерная работа, чтобы постоянно можно было песни выпускать. Например, над текстом песни «Suspiria» мы коллективно сидели, он изначально на английском был написан. Так что, восприятие, конечно, меняется, но процесс, вероятно, одинаковый.
Арман Бабаян: — Да, восприятие меняется. Я бы писал на всех языках. Но суть в том, что английский самый распространенный.
— Вы используете армянские народные инструменты. Какие из них вам наиболее близки по звучанию и какое настроение привносят их мелодии в песни?
Захарий Зурабян: — Мы работаем с нашим замечательным другом и прекрасным музыкантом Арсеном Костаняном, он как раз примерно на всех инструментах отлично играет. И когда мы репетируем или выступаем, то микрофон нужно специально подстраивать под дудук, поскольку это достаточно тихий инструмент. Но когда Арсен берет зурну, то подходить к микрофону нет необходимости, его и так прекрасно слышно. Это очень классно, конечно, работает.
Арман Бабаян: — Зурна, дхол, да, самое такое мощное звучание дают.
Захарий Зурабян: — Дудук просто в сердце.
Арман Бабаян: — Насчет дудука, я его столько слушал в детстве, что он у меня уже отторжение начал вызывать, если честно. И я хотел бы использовать дудук в какой-нибудь песне в абсолютно нестандартном формате, чтобы он иначе звучал.
— Говоря об армянских музыкантах, с которыми вы хотели бы сотрудничать, вы с восхищением отзывались об армянском джазе и его ярких представителях. Вы сказали интересную вещь: «Армян надо продвигать». Почему для вас это важно?
Арман Бабаян: — У нас очень много локальных групп, которые никто не слушает, которые вообще нигде не размещают о себе информации. Но это настолько все самобытно и круто! И я это говорю не потому, что мне это созвучно как армянину. И мелодии, и подача, и владение инструментом — у них все классно. Но то ли из-за отсутствия денег, то ли из-за отсутствия развитого продакшена их музыка не выходит за рамки андеграунда. Группа Sevagir выступала у нас на разогреве в Ереване, и когда она вышла на сцену, у нас просто челюсть отвисла.
Иван Якушин (бас-гитара): — А таких групп на самом деле очень много, их просто надо поискать. Вообще, это глобальный вопрос. Когда у тебя большая наслушанность и ты открываешь для себя что-то интересное, ты хочешь помочь это распространить, хочешь с позиции своего опыта заинтересовать и других людей.
— То есть национальный аспект размывается и просто хочется делиться с миром качественной музыкой, верно?
Захарий Зурабян: — Да, это факт. Но и этническая составляющая имеет место, если мы говорим про Армению. Потому что я думаю, наша культура потихоньку становится частью глобализации, стирается. А искусство — это то, что может дольше всего говорить о нашей культуре.
Арман Бабаян: — Музыка, и в целом искусство могут заявлять о себе максимально долго. Люди, у которых нет языка, нет этой самобытности, со временем просто исчезают, поэтому необходимо это активно поддерживать, и мы стараемся это делать. Если я вижу талантливых ребят, со своей стороны стараюсь максимально оказать поддержку, дать фидбэк и так далее.
Захарий Зурабян: — И когда хочется поделиться классной музыкой, проблема в том, что она нам кажется классной за счет именно этой наслушанности, мы понимаем, почему она классная и почему ее было бы интересно слушать, что в ней хорошего. Если возвращаться к Тиграну Амасяну, я на один из его концертов ходил с человеком, который музыку чуть-чуть другого качества и формата слушает. И я понимаю, что сижу в зале и просто с ума схожу от того, насколько выступление невероятно, а человек, сидящий рядом, считает, что это странно. На том концерте зал разделился на две категории гостей: музыканты и армяне. Были и армяне — музыканты, но, безусловно, часть гостей пришли просто поддержать соотечественника. Я заметил тогда, что некоторые не очень понимали, что происходит, ведь это необычная музыка. Человек, который слушает рабиз, пойдет на концерт условного Амасяна, и ему даже может понравится, но при этом он вообще не поймет, в чем крутость. Конечно, хочется делиться такой музыкой, но одновременно и музыкальным опытом, чтобы слушатели понимали, почему та или иная песня классная.
— Вы дебютировали в ноябре 2020 года, в самый разгар войны в Арцахе. И в вашем творчестве эта тема также раскрывается, например, одна из наиболее известных ваших работ, Tomorrow, осмысляет эти события. Расскажите про ваши переживания, связанные с этим. Как это на вас повлияло?
Захарий Зурабян: — Песня «Tomorrow» во многом про это. Она писалась, когда шла война в Арцахе, и это отражение наших переживаний.
Арман Бабаян: — Мы должны были выпустить ее в 2020 году но по многим обстоятельствам перенесли релиз и выпустили на годовщину. Но меня это сломало. Про войну я слышал от своих родителей, и не хотелось переживать подобный опыт. Не знаешь, как на такое реагировать. Думаешь, бросить все, идти на амбразуру, зная, что даже не умеешь пользоваться автоматом, но все равно отдать свою жизнь, потому что так надо? Или стоит помочь деньгами? Или стоит бросить все и поехать туда, побыть волонтером? И понимаешь, что у тебя еще есть своя жизнь, и ее тоже нельзя забросить… Очень странный калейдоскоп ощущений, эмоций, постоянный думскроллинг, каждый день открываешь и смотришь эти кошмарные новости.
При этом я считаю, что у армян есть некая генетическая травма, которая передается из поколения в поколение, определенный комплекс жертвы, на много-много поколений вперед. Мне кажется, это тоже говорит о чем-то. Меня это очень сильно поменяло как человека. Мои предки родом тоже преимущественно из Арцаха, а мои родители оттуда переехали в город Берд в Тавушской области. Когда война в Арцахе началась, я не понимал, что вообще происходит. Понял только в апреле следующего года, когда у меня пошли выгорание и депрессия. Понимаю, что это некие отложенные последствия того, что произошло. И как реагировать сейчас, очень сложный вопрос. С одной стороны, случилось то, что случилось и дороги назад нет. С другой стороны, нужно помнить. И я думаю, что эта история еще не закончена. Не с точки зрения какого-то сильного реваншизма, потому что я абсолютный пацифист. Жизнь очень несправедливая и непонятная, не поддается никакой логике, но я надеюсь, что эта ситуация придет к финальному разрешению и люди будут жить в мире и спокойствии.
— Что бы вы могли пожелать ребятам из Донского союза армянской молодежи?
Арман Бабаян: — Занимайтесь созиданием, и не важно, что это. Это может быть искусство, это может быть литература, это может быть рождение детей, это может быть созидание добра. Нужно заниматься созданием, а не потреблением.
Материал подготовила
Армине ВЕРМИШЯН