Двенадцать лет назад армянские любители джаза с нетерпением ждали новостей с финала конкурса пианистов имени Телониуса Монка. Тогда мы дождались Гран-при, его получил наш Тигран АМАСЯН. В самом начале нынешнего декабря в числе полуфиналистов на сцену престижнейшего джазового конкурса выйдет Лия Григорян, чтобы побороться за почетное место.
РОДИВШИСЬ В ГОРОДЕ АБОВЯНЕ, ОНА ВЫРОСЛА В РОСТОВЕ, КУДА СЕМЬЯ ПЕРЕЕХАЛА В НАЧАЛЕ 90-х. С детства увлеклась музыкой, в частности — джазом. Училась в знаменитой Детской джазовой школе им. Кима Назаретова, а продолжила обучение в Голландии. В 2010 году она уехала в Амстердам, где получила высшее образование в консерватории.
За последние 3-4 года Лия становилась обладательницей первых и вторых мест на джазовых конкурсах в Италии, Испании, Голландии. А в 2015 году приняла участие в программе нью-йоркской Manhattan School of Music и получила возможность учиться у лучших джазовых музыкантов и выступать с ними. Сейчас она живет в США и готовится к выступлению на конкурсе. Во время ее недавнего приезда в Ереван и состоялся этот разговор.
— Ты училась джазу в Европе и в США, выступала там и там. В чем разница между этими двумя музыкальными мирами?
— Ну я бы сказала, что в Европе джаз играют головой, а в Америке — сердцем и душой. В Америке его и по-другому принимают и воспринимают. Музыканты должны получать удовольствие, слушая и играя его. В Европе подход к этому жанру совсем другой. Он там возведен в ранг почти классической музыки и отношение к нему соответствующее. В европейских джазовых композициях обязательно должна быть какая-то концепция, должна быть заложена конкретная идея. А еще очень желательно, чтобы композиция и ее аранжировка выходили за обычные рамки. Я имею в виду нормальные рамки исполнения и восприятия музыки. Нужна какая-то сумасшедшая идея, пусть и не совсем приемлемая. Что-то сенсационное и из ряда вон выходящее. Тогда тебя будут слушать. Обыденности, даже приятной и красивой, места нет.
— Ты говоришь о свободном джазе?
— Не совсем. Свободный джаз родился в Америке, и тогда музыканты исполняли его в пику лощеному буржуазному обществу. В Европе же такая, иногда странная музыка — это плод фантазии, глубокого и серьезного проникновения, желания выделиться. Я бы сказала, что если в Америке музыканты идут вширь, то в Европе вглубь.
— Чем ты это объясняешь?
— Боюсь делать обобщения, но мне кажется, что это результат хорошей, спокойной жизни. Все у них налажено, размеренно, вот и ищут они пути разнообразить свою жизнь.
— Многие европейские музыканты, особенно северных стран, часто используют африканские, латиноамериканские, восточные ритмы и гармонии, привлекают в свои коллективы музыкантов из этих стран. Чем это объяснить?
— Трудно дать однозначный ответ. Думаю, это попытка добавить в свои выступления экзотики, привлечь дополнительное внимание. На самом деле очень трудно играть музыку, принадлежащую другой культуре, хорошо и правильно. Действительно, таких коллективов сейчас очень много, но в массе своей они не очень качественные. Играют развлекательную музыку в клубах, поют на плохом испанском, перкуссионисты не всегда правильно играют, скажем, те же латиноамериканские ритмы (они их играют на свой лад), в общем, я не очень одобряю такие эксперименты.
— Раз мы заговорили о национальной культуре, музыке, у тебя нет желания записать диск или сделать какой-либо армянский проект?
— Желание есть, и я часто думаю о таком проекте. Но тут есть проблема. Меня увезли из Армении очень давно. Я выросла в России, училась в Европе. Конечно, в Ростове было много армянской музыки, но в основном это была попса. Дома у нас армянской музыки почти не звучало. Всерьез я начала узнавать ее уже взрослой. Я как-то накупила армянской музыкальной литературы и начала самостоятельно ее изучать. Но для того, чтобы создать такой проект, нужно жить в этой среде, постоянно слышать такую музыку, впитывать ее, разбираться в ней. Таких проектов очень много — альбомы с так называемым этноджазом записывают музыканты во многих странах, очень много такой музыки и в России. Но чаще всего это лишь поверхностное понимание и представление, примитивный подход. Я так не хочу. Надо подготовиться и лишь потом браться за дело. Но мысли об этом крутятся в голове, и я почти уверена, что рано или поздно я всерьез за такой проект возьмусь.
— В последнее время стало прямо-таки повальным стремление многих серьезных артистов понравиться публике любой ценой — выступают где угодно, с кем угодно и с чем угодно. Как ты относишься к такой практике?
— В желании понравиться аудитории нет ничего плохого. Ведь мы играем для публики. Все зависит от того, в какой аудитории ты выступаешь, какова цель твоего выступления, насколько желание понравиться публике и желание представить свое творчество совпадают. Но, конечно, есть какие-то принципы, которыми я никогда не поступлюсь, есть какой-то уровень, ниже которого опускаться нельзя.
— Ну и последний вопрос, по поводу предстоящего конкурса.
— Полуфинал конкурса пройдет в Вашингтоне 2 декабря. В нем будут участвовать 14 музыкантов. Мы будем играть в Национальном музее истории природы Смитсоновского института. Каждому участнику выделено 15 минут. Оценивать будет весьма серьезное жюри: Монти Александр, Сайрус Чеснат, Джейсон Моран, Данило Перез, Хэрби Хэнкок. Из этих 14 человек будут выбраны трое финалистов, которые и предстанут перед жюри на следующий день.