Глава вторая.
«Эшелон»
Продолжение. Начало в № 9 (348)
Мне было 20 лет, когда я настойчиво попросил отца рассказать об их Сибириаде. Мы к тому времени уже 10 лет как переехали из Тбилиси в поселок Лазаревское. Братья учились в Ленинграде. И отец мог больше времени уделять мне.
Я и раньше донимал родителей вопросами об их Сибириаде, но всякий раз они уклонялись от откровенного разговора. Я догадывался, что эта полоса их жизни (1947–1954 гг.) навевала мрачные воспоминания, и не настаивал. Но любопытство все же одолевало меня. Я хотел знать историю их знакомства, свадьбы, совместной жизни и создании семьи. Сибирь — это так далеко и холодно! Как южане могли там выжить?
Посмотрев фильм, мы поужинали, и там же за столом отец, сидя напротив, сам начал разговор: «А теперь про нашу с мамой Сибириаду», — сказал он.
В паспортах у армян, бежавших в СССР от геноцида, была отметка: «Турецкоподданный, неблагонадежный» — как клеймо на туше скотины. Вскоре под надуманным предлогом, как «неблагонадежных», по инициативе Лаврентия Павловича Берии было принято решение депортировать всех в Сибирь. Армяне-беженцы в Тбилиси проживали компактно. Все были на учете в НКВД, поэтому собрать их и оповестить о принятом решении государству не составляло труда. Капитан НКВД дал два часа на сборы. Иметь при себе теплые вещи, паспорта, еду и деньги — у кого сколько есть. Сборы на центральном железнодорожном вокзале Тбилиси. На вокзале нас встретил все тот же капитан НКВД в сопровождении конвоя вооруженных солдат. Они нас, как преступников, сопровождали до места назначения в Алтайском крае. На пути стоял наш эшелон — паровоз с составом товарных вагонов, так называемых «теплушек» с тюками сена. И так, сопровождаемые капитаном НКВД и нарядом вооруженных солдат, мы отправились в неизвестность навстречу новой судьбе, которая гнала нас, как скотину с клеймом в скотовозках, все дальше и дальше от Родины.
Это был август 1947 года, лето. Ехали 28 дней! Вскоре закончилась еда. Останавливались на каждом полустанке в поисках воды и хоть какой-то еды. Потратили все деньги. За эти 28 дней в этом поезде мамы рожали детей. Люди болели, умирали по старости и болезням. Умерших хоронили поблизости от железнодорожного полотна на полустанках. Капитан НКВД давал 30 минут времени на погребение и проводы — ни минутой больше. Я, хоть и на протезах, спрыгивал с вагона и вместе со всей молодежью киркой, лопатой и ломом быстро рыл могилы, помогая убитым горем родным успеть проводить в последний путь человека по-человечески. До четверти от всего состава беженцев умерли по пути следования, так и не увидев загадочную Сибирь. Сколько безымянных могил усеяли собой дороги Транссиба, никто из нас не знает до сих пор.
«Вагончик жизни» привез нас в Алтайский край. Капитан распорядился выйти всем из вагонов и разместиться прямо вдоль пшеничного поля на грунте у дороги, которая шла в село Ленки. Встретили нас председатель колхоза и такой же, только местный сибиряк, капитан НКВД. Они втроем так громко обсуждали нашу дальнейшую судьбу, что мы все слышали. Председатель колхоза виновато объяснял нашему капитану, что колхозники отказываются расселять армян в свои дома. В то время надо было иметь мужество ослушаться! Сибиряки — народ суровый, но справедливый. Их аргументы были разумными. Мы практически все болели дизентерией, у кого-то подозрение на тиф. «Как мы их примем в свои дома? У нас у самих дети!», — возмущались они. Сопровождающий нас капитан настаивал на выполнении директивы: «Ничего не знаю. Или выполняйте директиву, или я буду отправлять депешу в НКВД. Если не расселим, у меня указание расстрелять и в братскую могилу».
Вдруг сибиряк-капитан НКВД заступился за нас! Он обратился к нашему сопровождавшему капитану: «Как ты можешь так спокойно принять такое жестокое решение? И потом, они же наши единоверцы, в конце концов! Дай мне еще один шанс, я попробую все же уговорить колхозников. Дай мне еще два часа!». Наш капитан согласился. «Но не минутой больше!», — крикнул ему вслед. Капитан-сибиряк вместе с председателем колхоза уже мчались в село на «Студебеккере». Прошли еще два, три, четыре часа! Капитан и солдаты терпеливо ждали. Уж очень не хотелось им просить армян рыть себе же братскую могилу. Хоть и строгий был наш капитан НКВД — винтик в этой чудовищной машине смерти, но в глубине души он был хорошим человеком. Видно было, как он переживал.
Мы были измождены до такой степени, что нам была уже безразлична наша судьба. Безысходность навевала чудовищные мысли. Пусть уже быстрее расстреляют и наконец закончатся наши мучения. Мы уже несколько дней голодали, и спелые колосья пшеницы дразнили нас своим видом. За три колоска ссылали на Колыму, зная это, мы все равно не могли сдерживать нормальные инстинкты. Армяне срывали колоски пшеницы, растирали их в ладонях и ели на виду у капитана. Неслыханно в те суровые времена! Но ему так же, как и нам, уже было все безразлично. Твой дед — мой отец — встал и обратился ко всем: «Не ешьте, пожалуйста, сразу зерна! Медленно разжевывайте во рту до кашицы и так глотайте, а то умрете от заворота кишок еще до того, как нас всех расстреляют». И показал на своем примере, как надо есть сырые зерна пшеницы, чтобы утолить нестерпимый голод и при этом остаться в живых. Народ послушал его, ел вдоволь, не спеша, и это было похоже на исполнение последнего желания человека перед смертью. Капитан посмотрел на часы. Для успокоения своей совести он обратился к нам: «Армяне! Вы все видели и слышали. Я сделал все, что в моих силах. Мы вас кормили по дороге, давали возможность проводить в последний путь своих родных. Я обещал 2 часа, прошло 4 часа и 15 минут. Это означает, что сибиряки вас не пустят в свои дома. Не судите нас строго, если можете. Всем встать! Повернитесь лицом в поле». Мы, обреченные, покорно выполнили приказ. Отец взял нас за руки. Мы смотрели на бескрайние просторы золотистой пшеницы, уходящей за горизонт. Последняя картинка перед глазами армянина, которого судьба-злодейка гнала из Восточной Анатолии через Грузию в Алтайский край. Какая чудовищная несправедливость! Вот уж действительно пути Господни неисповедимы. Муш— Тбилиси — Алтай — Вечность (конечная станция). Капитан приказал конвою перезарядить карабины. Этот лязг затворов на всю жизнь остался у меня в памяти. И мы все — армяне и солдаты — ждали команды капитана. Воцарилась гробовая тишина. Это мгновение длилось вечно. Фактически же мы стояли так лицом в поле, взявшись за руки, 10–15 минут. Капитан не решался отдавать смертельный приказ!
Все это не кино, это не фантазии сценариста и режиссера. Это реальная жизнь. 1947 год. В этот момент все мы — жертвы и палачи — в этой гробовой тишине со стороны грунтовой дороги услышали едва доносившиеся сигналы целой вереницы грузовиков «Студебеккеров». Это было спасением для всех. Первыми увидели этот караван солдаты и капитан НКВД. «Отставить!», — с облегчением отдал приказ он. Солдаты опустили карабины и дружно выдохнули. Брать на себя грех никому не хотелось. Мы повернулись и увидели, как караван «Студебеккеров» приехал за нами. А на первом грузовике, на подножке кабины, был наш спаситель — сибиряк-капитан НКВД! Он так громко кричал: «СТОЙТЕ, НЕ СТРЕЛЯЙТЕ!!!», что нам казалось, перекрикивал все гудки грузовиков вместе взятые. Он обратился к нам: «Армяне! Колхозники вместе с председателем приняли решение научить вас рыть землянки. Перезимовать первую зиму в них. Кто выживет, значит, тот сможет выжить в наших краях! Сибирь принимает только сильных! Весной начнем вместе строить для вас дома!». Это был праздник жизни. Нас погрузили на грузовики, и мы поехали навстречу новой судьбе!
Карен ХАЧАТУРЯН
Продолжение в следующем номере.