По пути из Андорры-ла-Вельи в Лион я решил сделать трехдневную остановку в Тулузе — одном из самых красивых метрополий на юго-западе Франции. К тому же, в отличие от Лиона, Марселя и даже Парижа, Тулуза сохранилась мало-мальски французской. Поэтому было бы правильным заглянуть в этот кусочек французскости перед поездкой в пестрый Лион.
ТУЛУЗА – ГОРОД В РОЗОВОМ ЦВЕТЕ
Тулузу называют «городом из красного кирпича», что делает ее яркой, розоватой, как Ереван. Также жители Тулузы утверждают, что их город древнее Рима. Правда, в отличие от ереванцев, тулузцы этого не доказали. Достоверно известно лишь, что Тулуза в третьем веке до Рождества Христова была поселением кельтского племени тектозагов. В 125 году до Р.Х. здесь была основана римская провинция Галлия-Норбонна, и Тулуза вскоре приобрела значение важнейшего регионального центра. После распада Римской империи город служил столицей вестготам, владения которых простирались от реки Луары до полуострова Гибралтар.
В годы Второй мировой войны Тулузе повезло куда больше, чем многим другим городам страны. Город не подвергся бомбежкам, оттого и сохранил лицо старой Франции. Здесь множество винтажных домов, выстроенных строго в ряд, словно солдатики, вдоль узеньких улиц, обложенных старой черепицей. Совершая по ним променад, понимаешь поэтов, кои творили и вдохновлялись Тулузой. Сохранились в городе также Капитолий восемнадцатого столетия, базилика Сен-Сернен, мост Пон-Неф, церковь Якобинцев и, наконец, один из самых старинных университетов Европы, основанный в 1229 году. В городе проживают армяне, и достаточно влиятельные, имеется армянский культурный центр, хачкар, установленный на одной из центральных площадей города. Из-за ограниченного времени бывать в культурном центре мне не довелось, но с одним из местных армян, с которым прежде я был знаком, мы пообедали. За теплым салатом с утятиной и фуа-гра мы говорили не об армянах, но о тулузцах. С удивлением узнал, что далеко не все они были довольны сохранившимся историческим наследием родного города, считалось, что все эти бесконечные достопримечательности, из которых состоит Тулуза, не дают ей развиваться и идти в ногу со временем. Не было никаких крупных предприятий, концернов, где бы могли трудиться горожане. Сюда даже не ходили поезда. Чтобы остановить отток населения, тулузский инженер и один из пионеров авиации Клемент Адер собрал команду и начал конструировать сначала телефон, а затем и летательные аппараты, похожие на гигантских летучих мышей. Молва о тулузских мастерах и их инженере распространилась по всей стране. В Тулузу начали поступать заказы, город все больше нуждался в рабочих, из-за чего остановилась и миграция населения. Авиастроение стало градообразующим занятием, и продолжилось оно даже после смерти Адера. Только в годы оккупации нацистской Германией северной Франции работы остановились на два десятка лет. Но в шестидесятых годах президент Шарль де Голль возродил тулузскую авиацию: он разместил в городе Национальный центр космических исследований, предприятия оборонной и авиакосмической отраслей. Все это способствовало быстрому экономическому и социальному росту. Еще каких-то сто лет назад тулузцы собирали летательные аппараты, чтобы удивить французов, теперь они производят Airbus — пассажирские самолеты, имеющиеся в ангарах почти всех авиакомпаний мира, а в девяностых годах прошлого столетия консорциум вышел на первое место в мире по количеству заказанных авиалайнеров. Такова нынче Тулуза — ветхая и богатая.
МЕЖДУ РОНОЙ И СОНОЙ
Чуть более пятисот километров к северо-западу от Тулу-зы — и меня встретили две сестры-близнецы, реки Рона и Сона. Имена у них хоть и армянские, однако они француженки, и без них сложно представить Лион. Город основан в сорок третьем году до нашей эры, на старинных изображениях можно не узнать современный Лион, со времен античности сохранился лишь римский амфитеатр. Зато Рона с Соной были и есть.
В юности, когда мне попадались какие-либо справочники, статьи и заметки о мировом армянстве, наряду с Бейрутом и Алеппо обязательно значился Лион. Писали разное об армянах в Лионе — спортсменах, врачах, музыкантах, церкви армянской, монументах и даже народных мстителях. Особенно часто о них упоминали советские средства массовой информации, писавшие, что в Лионе расположена штаб-квартира террористической для Советского Союза организации «Армянская секретная армия освобождения Армении», больше известной своей аббревиатурой ASALA (анг. Armenian Secret Army for the Liberation of Armenia). Советские газеты хоть и влияли дурно на пищеварение, но истина в них порой бывала. ASALA действительно некоторое время квартировала в Лионе. Это было в семидесятых годах прошлого столетия. Причем их штаб-квартира находилась в нескольких метрах от штаб-квартиры Интерпола на набережной Шарля де Голля, там, где нынче новое здание Casino Le Pharaon. Только в годы лионского квартирования ASALA в городе не было Интерпола. Он появился только в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году, одновременно со строительством суперсовременного комплекса Генерального секретариата.
ASALA давно нет, зато есть в Лионе законопослушные армяне. Они и стали организаторами моего приезда в этот чудесный город. Точнее, три молодых человека — Ерванд Малазян, Ишхан Мелконян и Тигран Шмавонян. С последним, правда, я так и не успел познакомиться. В день моего приезда у Тиграна родился сын. Молодой отец был занят женой и малышом.
Мой первый день начался со знакомства с городом. Где бы мы ни проходили, всюду сталкивались с «армянскими» вывесками. Это либо фамилии армян, предлагающих свои юридические, стоматологические услуги, ювелирные изделия, либо магазины и рестораны со знакомыми армянскими названиями. И то не всегда.
— Известная во Франции «армянская» сеть по продаже мороженого, — сказал Ишхан, указывая на павильон с надписью Barbarac.
«Армянским» мы называли все, что принадлежало этническим армянам.
— Хм, — хмыкнул я. — Почему Barbarac? Это что-то значит на французском?
— На французском ничего не значит, но французам, любителям мороженого, это армянское слово точно известно.
— Армянское? Впервые слышу.
— Верно! Потому как мы на восточноармянском диалекте говорим paghpaghak. Barbarac же на западноармянском «мороженое».
В Лионе, как и в Марселе, свыше ста тысяч армян, большая часть из которых говорит на западноармянском диалекте. Даже если некоторые из них давно перешли на французский и не владеют армянским, родным языком их предков был западноармянский, что неудивительно. Ведь это потомки армян, перебравшихся сюда сто лет назад из Турции.
— Получается, Barbarac бренд Лиона? — поинтересовался я, изучая ассортимент продукции, список которой представлен прямо не витражных окнах магазина.
— Да. Лион родина многих «армянских» брендов Франции. Обуви Baltayan, например, производство которой начато было еще в тысяча девятьсот тридцать шестом году. Или, к примеру, Napoléon Bullukian Foundation…
— Буллукяна можно и не упоминать, — вмешался Ерванд. — От его Фонда нашим армянам не было проку ни при его жизни, ни теперь. Он ведь масон! — совсем как Собакевич в «Мертвых душах» воскликнул Ерванд, словно речь о живом человеке.
— Так-то оно так, — поддержал Ишхан друга, — но я говорю о детищах, созданных армянами в Лионе, и не важно, какими они были при жизни.
— В таком случае всего этого добра в Лионе не перечесть. Наш гость сам убедится, — добродушно подмигнул мне Ереванд.
Мы шли размеренно, направляясь в сторону старых городских кварталов. Перешли Сону и оказались в старом, умиротворенном и тихом Лионе, в одном из изумительных les traboules.
СТОЛИЦА ГУРМАНОВ
Трабули или трабулями — ах, как же ласкает слух русский вариант французского «trabou-les»! — называются тянущиеся через несколько домов крытые переходы, которые кое-где проходили над домами, граничащими с садами и дворами. Оказалось, все то, что я прежде видел в Тулузе, очаровавшей меня старыми постройками и улицами, сильно уступает старому Лиону, благодаря таким трабулям. Здесь мне казалось, время остановилось… Нет, скорее отбросило меня на пару столетий назад. И не только из-за стен и дворов, но и из-за вымощенных брусчаткой улиц, кованых решеток и деревянных ворот, которым явно больше ста лет. По пути толком никто из местных жителей так и не повстречался, зато когда свернули на знаменитую Rue du Bœuf («Говяжья улица»; пер. с фр.) — трабуля стала оживать. Эта «говядина» знаменита тем, что возникла в третьем тысячелетии от Рождества Христова. Правда, никаких построек с тех пор не сохранилось, однако же от этого улица нисколько не стала хуже: ее украшают постройки, начиная с шестнадцатого века. Считается, что в этом самом столетии и была высечена статуя крупного рогатого скота, расположенная в нише на углу площади Нев-Сен-Жан. Благодаря статуе улица и получила свое необычное нынешнее название.
Впрочем, и без каменной скотинки Rue du Bœuf вполне заслуживает свое наименование. Вдоль нее множество питейных заведений и едален. Ароматы жареного лука и мяса так и щекотали мне ноздри. Иногда эти запахи сменялись другими, не менее ароматными, — свежезаваренного кофе, молока, французских багетов и пирожных. Шутка ли, во всем мире не так уж много мишленовских ресторанов, зато на одной только Ru edu Bœuf их целых три. Здесь же и известные любому гурману так называемые бушоны или bouchon lyonnaise, традиционные для Лиона рестораны с простой, домашней кухней. В них подаются только местные блюда, по большей части мясные. Бушоны настолько стары, что у их входов по сей день стоят коновязи с кольцами. Как ни уговаривали меня Ерванд с Ишханом войти и откушать чего-нибудь эдакого лионского, я не сдавался. На тот момент я не только бросил курить, но и находился в объятиях жестокой, но справедливой тетушки по имени Диета. Теперь сожалею, что поддался тогда ее чарам и не отведал ни крошки со столов лионских трабулей. Ох, трабуля! Она не только ласкает слух, но и чертовски аппетитно звучит. Во Франции вообще все аппетитно звучит, а уж все, что можно проглотить, так и тем паче. Это заметили и старейшие соперники французов по мировому господству — англичане. Обратите внимание, слова, используемые англичанами для названия пород домашнего скота, имеют родные англо-саксонские корни, — sheep «овца», pig «свинья», cow «корова». Но стоит им попасть в суп, и англичане называют этих несчастных животных на французский манер — овца становится mutton, свинью называют pork, а корова превращается в beef, как эта самая улица du Bœuf.
А Рабле? Даже он, величайший Франсуа Рабле, творивший в Лионе в первой половине шестнадцатого века, не обошелся без кулинарной темы, точнее сказать, без обжорства. Вспомните написанный им роман «Гаргантюа и Пантагрюэль». Разве он не о двух великанах-обжорах, отце и сыне, которых высмеивает мастер, красочно показывая все пороки католического духовенства? Кстати говоря, в своем сатирическом романе Рабле обращается и к истории, упоминает и Тиграна Великого, и Армению: «— А Вавилон и гору Синай мы увидим? — спросил Пикрохол. — «— Пока не для чего, — отвечали они. — Мало вам разве переплыть Гирканское море и промчаться по двум Армениям и трем Аравиям?» «— Честное слово, мы спятили! — воскликнул Пикрохол. — Горе нам, горе!». Свой роман Рабле писал в свободное время в госпитале, в котором врачевал. Этот госпиталь и нынче украшает один из берегов Роны. В семнадцатом столетии он был перестроен, а до наших дней дошел с новыми пристройками. До 2010 года госпиталь был старейшей и главной лечебницей города, главным роддомом Лиона. В ее пенатах родился каждый второй лионец, коим нынче за двадцать от роду и старше. Вряд ли Рабле мог тогда предположить, что госпиталь переживет многие европейские потрясения, прежде чем вступит в миллениум. И уж тем более не полагал, что эти пенаты, среди которых он упоминает Великую Армению с ее царем, через четыреста лет примут сотни несчастных армянских женщин, беженок, которые народят здесь детей, а те, в свою очередь, станут первыми коренными армянами Лиона. Увы, здание хоть и сохранилось, но изменилось амплуа. Теперь тут располагается отель Dieu. Зато те первые родившиеся армяне и их потомки стали одними из самых ревностных патриотов Армении, маленького огрызка той Великой, о которой упоминал величайший писатель эпохи позднего Возрождения.
АРМЯНИН – ПОКРОВИТЕЛЬ МУСУЛЬМАН
Последующие дни в Лионе мы с ребятами объехали почти все имеющиеся в Лионе армянские геолокации. К этому времени к нам присоединился Тигран Арутюнян — молодой человек из Ниццы, приехавший в Лион меня сопроводить да самому познакомиться с географией «армянского Лиона». Впрочем, не только география, но и политика. И она тесно связана с армянами. Например, те несколько дней, что я проводил в Лионе, градоначальник Грегори Дусе находился в Армении. Отправился он туда с сотнями тонн гуманитарной помощи, предназначенными арцахцам, что находились в блокаде. Груз с продуктами и медикаментами Азербайджан так и не пропустил через Бердзорский (Лачинский) коридор.
Вся предыдущая помощь от Лиона арцахцам была успешнее: в 2018 году в Армении находился с визитом предшественник Дусе мэр Лиона и армянин по происхождению Жорж Кепенекян. Как поговаривают в Лионе, «хирург от Бога и социалист от политики». С собой он привез высококвалифицированных врачей, которые отправились в Степанакерт и оказывали бесплатную медицинскую помощь населению. Тогда они привезли с собой в подарок самые современные аппараты. Также в бурные девяностые, в самый разгар армяно-азербайджанской войны за Арцах, Кепенкян несколько раз прилетал в Ереван и Степанакерт, проводил с французскими коллегами сложнейшие хирургические операции армянским бойцам. В нулевых доктор хоть и занимался врачеванием, но внезапно увлекся политикой и даже возглавил Лион. Правда, талантливый хирург таковым же в политике стать не успел, пробыл на должности мэра всего-то полтора года и ничем особо не запомнился лионцам. Чего не скажешь о другом его соотечественнике с фамилией на «ян» Джебраиле Бахадуряне. Этот хоть не возглавлял городов и людей не лечил, зато прославился другими делами и увековечил свое имя в Лионе, особенно среди мусульманской части населения.
Родился Бахадурян в далеком 1907 году в Западной Армении, а в 1915 его семья спаслась от резни, бежав из анатолийской части Османской империи в Ливан. В Лион большая семья Бахадурянов перебралась на борту французского судна в 1929 году. В тот же год Габриэль (настоящее имя Джебраила Бахадуряна), двадцатидвухлетний молодец, решил помочь родителям и начал проявлять свои первые предпринимательские способности. Он открыл небольшой магазин готовых блюд армянской и ливанской кухни. Изначально клиентами Габриэля были одни лишь армяне и небольшая община алжирцев. Особо больших денег не приносили ни те, ни другие. Алжирцы хоть и не имели проблем со знанием французского, но негласно числились среди французов людьми второго сорта, выполнявшими малооплачиваемую работу. Армянам, братьям во Христе, хоть и были даны полномочия шире, но тяжело было преодолеть барьеры: в отличие от алжирцев армяне не владели французским, а без его знания не так просто было найти работу. Выживали как могли. Наиболее предприимчивые армянки шили одежку, вышивали скатерти, выпекали на продажу сладости. Мужчинам было сложнее, многие из них имели определенную профессию, чтобы заниматься привычной деятельностью, необходимо было переучиваться, искать начальный капитал или сырье. В нем особо остро нуждались цирюльники, ювелиры, часовщики, скорняки и всяко-разные ремесленники, коих среди армянских мужчин было предостаточно. Отец Габриэля Ншан Бахадурян также не мог найти себя в новой стране. Если бы не предприимчивость сына и не изысканные кушанья жены, долго бы семья пребывала в бедности. Габриэль не просто продавал выпечку мамы и тетушек, но и интересовался кухнями народов, ездил по регионам Франции, записывал наиболее продвинутые блюда, которые требовали меньше затрат и при этом могли приносить максимальную выручку, и внедрял их в производство. К середине тридцатых годов ассортимент расширился, а среди постоянных клиентов стало больше французов. Казалось бы, бизнес пошел в гору. Однако внезапно нагрянувшая Вторая мировая война ударила по детищу молодого предпринимателя. В 1942 году гитлеровцы оккупировали север Франции, пал Париж. Держался Лион, а с ним и юг. Небольшой городок Виши стал временной столицей марионеточного правительства Франции. Только после окончания войны Габриэль снова вернулся к бизнесу и к кулинарным путешествиям. В пятидесятых годах он проехал Касабланку, Танжер, Алжир, Оран, Бенгази, Триполи. Побывал даже в глубинах Сахары. В Таманрассете изучил быт и кушанья туарегов. Все самое интересное, по мнению Габриэля, он начал применять для своих магазинов и пекарен, которых к середине шестидесятых было в городе уже три. Бывал Бахадурян и в Советском Союзе, откуда привез рецепты приготовления селедки и соленых огурцов. Их покупали в основном евреи-ашкеназы, массово перебравшиеся в Лион в годы немецкой оккупации Восточной Европы. В шестидесятые в Лион стали все чаще прибывать беженцы из Африки, в частности из охваченных переворотами и гражданскими войнами Марокко и Алжира. Каково быть беженцем, Бахадурян знал не понаслышке. Да и среди продовольственных предпринимателей к этому времени он стал в Лионе номером один. Он распорядился открыть специальные столовые для беженцев, чтобы обеспечить их горячим питанием, а многодетным семьям ежемесячно выдавал бесплатно продукты первой необходимости. И так было несколько лет, покуда не адаптировались к новой жизни эмигранты из Африки. Именно они стали называть Габриэля магометанским именем Джебраил, в честь одного из главных ангелов Аллаха, и оберегом правоверных. Порой беженцы даже не догадывались, что Габриэль Бахадурян даже ни аятов не знавал, ни пятничных молитв не совершал, да и вовсе был христианином.
Мы прошлись по мосту Гийотьер, что переброшен через Рону, вышли на проспект Гамбета, который ведет на Армянскую улицу и на площадь Джебраила Бахадуряна. Большой центральный магазин и пекарни Bahadourian, как и прежде, стоят на месте и управляются потомками Джебраила. Напротив парка его имени отдыхают на лавочках мусульманки в изящных хиджабах разных расцветок, а неподалеку играют в догонялки их детки. Поймал себя на мысли, что я где-то в Алжире, Марокко, Тунисе, где угодно, но не во Франции. А тут еще и армянская фамилия на фоне всех этих североафриканских рас. А стоило пройти еще дальше вглубь улицы Бахадуряна, так и вовсе оказался в «черной Африке» — торговцы из Мали, Нигера, Сенегала предлагают всякую всячину, от тряпок до каких-то диковинных шкварок, плавающих в масле. Повсюду разбросаны объедки, огрызки, окурки, бумаги, кульки, одноразовая посуда… Все как в лучших традициях некоторых африканских мегаполисов. Чернокожий мужчина-старьевщик средних лет с внешностью шарпея, которого так и хочется потрепать за щеки в складочку, протягивает мне поношенный башмак, предлагая купить.
— Откуда ваши корни? — спрашиваю я.
— Камерун! — произнес он картаво с французским прононсом.
— Давно ли во Франции?
— Третий год. Дома семья. Купи обувку, добрый человек.
Сказал бы я ему «не мой фасон», да не стал. Просто подарил пять евро. Пусть помянет старика Джебраила, собравшего всю эту Африку в одном месте Лиона.
БЕТОННЫЕ ВОЙНЫ
В начале двадцатого века, когда лионцы уже смотрели кино благодаря своим знаменитым землякам братьям Люмьер, армяне только начали ступать на землю лионскую. Как и Марсель, сотни армянских семей-беженцев заполонили город. А еще Париж, Авиньон, Монпелье… Удивляюсь, как после всего этого не Франция, а далекий Уругвай первым признал Геноцид армян. Как бы там ни было, Франция стала первой страной, что соорудила монумент, посвященный армянскому геноциду. Это произошло в пригороде Лиона Десин-Шарпь¸, населенном по большей части армянами и называемом в шутку «армянским Глендейлом». Мы с ребятами и здесь побывали. С Глендейлом точно не сравнить, а вот Чалтырь сгодится. Такие же длинные асфальтированные дороги вдоль частных домов с железными воротами, футбольное поле, построенное знаменитым футболистом десинцем Юрием Джоркаеффом, небольшой музей, на котором красуются армянские буквы, и многое другое, что свидетельствует о давнем присутствии армян в Десине. Армянскую речь здесь можно слышать чаще французской, что не удивительно — в Десине имеется своя армянская школа. Что касается монумента, то его закладка состоялась в 1965 году, к 50-летию Геноцида армян. Сооружался монумент на средства десинцев и строился семь лет. Открытие состоялось только четвертого июня 1972 года. Это и есть дата рождения самого первого в мире памятника Геноцида армян.
В самом Лионе, в сердце города Белькур, раскинулось целое монументальное сооружение, тоже посвященное Геноциду. Сначала мне и в голову не приходило, что многочисленные бетонные плиты, выстроенные в ряд, имеют отношения к армянам. Всего их тридцать шесть. На каждом таком элементе написаны стихи армянского поэта первой половины прошлого века Костана Заряна. Как я узнал позже, стоимость мемориала составила около ста восьмидесяти тысяч евро, более двух третей из которых были предоставлены армянской общиной Лиона, остальные деньги выделил муниципалитет. С финансированием проблем не возникало, зато войну бетонным плитам объявила турецкая община города. Чего только не предпринимали, чтобы не допустить хоть какое-то упоминание в Лионе о кровавых делах своих предков в Османской Турции. И митинговали, перекрывали живой цепочкой проезды грузовикам, пытались воззвать к правосудию, но французский суд сказал: «Мемориалу быть!». Тогда перешли к вандализму: первый раз это произошло в 2006 году, за неделю до официального открытия мемориала. Тогда турки нанесли на плиты граффити, отрицающие факт геноцида. То же самое произошло в августе 2007 года. А в марте 2015 мемориал осквернили нецензурной лексикой в адрес армянского народа. Последний раз турецкий почерк на мемориальных плитах появился первого ноября 2020 года во время войны в Нагорном Карабахе. Ультранационалистическая турецкая группировка «Серые волки» оставила надписи с угрозами в адрес армян. Кстати говоря, тем хуже сделали себе, так как до сего случая французы не заморачивались на «Серых волках» и вряд ли слышали о них. Зато после вандализма Франция запретила организацию «Серые волки» на своей территории, а вместе с тем и усилила меры безопасности возле армянских школ и церквей. На сегодняшний день их две — традиционная Армянская Апостольская и Евангельская Армянская церкви.
Ребята организовали мне встречу с лионскими армянами, пришло человек семьдесят. Были русскоязычные эмигранты девяностых и нулевых, но были и, так сказать, коренные, родившиеся в Лионе, дети и внуки тех, кому Франция предоставила убежище после побега из Османской Турции в первой половине двадцатого века. «Коренных» можно отличить запросто от «понаехавших». Первые отличаются европейскими манерами, менее эмоциональны, почти не жестикулируют. При разговоре об Армении их глаза становятся сосредоточеннее на собеседнике, словно люди хотят услышать что-то доселе неслыханное. Армения для них красивая теория. Древняя страна предков, страна Айка и Тигранов, Ашота Еркрата, Ервандидов, Багратуни, Арцруни, Мамиконянов… Многие из «коренных» с гордостью изучают эту страну, готовы жертвовать собой ради нее, но бывал в ней далеко не каждый. А все потому, что для «коренных» Армения это Эрзурум, Эрзинджан, Карс, Битлис, Ван, Алашкерт — города, откуда родом их предки, места, которые некогда относились к большой Армении и которая стала солидной составляющей современной Турции. Армения в нынешних границах, скорее, родина «понаехавших» и интересна «коренным» остатком былой величины. Когда я попросил поднять руку тех, кто бывал в Республике Армения, их подняли человек семь среди «коренных».
***
Последний лионский день я снова провел в компании Ерванда, Ишхана и Тиграна из Ниццы. Ребята продолжали знакомить меня с улочками, садами и парками, набережными Соны и Роны. С удивлением узнал о наличии в Лионе улицы имени журналиста Гранта Динка. Решили пройтись и дальше, на самую южную точку полуострова Прескиль, на место слияния рек Роны и Соны. И здесь столкнулись с неожиданностью —
у самого южного мыса Лиона стояла большая яхта Ararat. Не знаю, кому она принадлежала, но, как мне показалось, яхта служила кому-то жильем, судя по развешанному белью по борту и старенькому Peugeot, который стоял в гавани у пришвартованной Ararat. Второй раз я увидел это судно утром следующего дня, когда сидел у окна самолета Air France и смотрел вниз на мыс Прескиль в то время, как самолет взмывал в воздух, а затем пронзил облака, скрыв под ними Лион с его прекрасными улицами, набережными и людьми, среди которых я обрел друзей.
Вадим АРУТЮНОВ,
Тулуза/Лион, Франция