Скульптор, художник, композитор Нерсес Киракосян — человек в донском регионе известный. Да и не только в донском: его работы есть и в других областях России, и за рубежом, и в частных коллекциях, и в общественных пространствах. Конечно, в Армении в том числе.
Сегодня разговариваем с Нерсесом Альбертовичем о творчестве, ответственности, душе в работах и о многом ином.
О родителях и детях
— Вы пишете музыку, вы художник, вы скульптор. Я понимаю, что изначально в каждом человеке заложен талант, но чтобы он развился, над ним надо работать. Ваши родители — как они поспособствовали развитию вашей одаренности?
— Мама вспоминала, как я портил книги своими рисунками еще в детстве. Когда я пошел в школу, мама отвела меня в художественную студию. Она разглядела во мне талант. Мы жили на окраине Еревана, и мама за ручку водила меня на занятия, пока я не стал старше, класса с третьего уже стал ездить сам. И все понеслось дальше.
— Мама, наверное, гордилась вами.
— Конечно, и она, и отец. Сейчас их со мной уже нет, но они успели увидеть, что их усилия и стремления не прошли даром.
— Вы представляете себя в какой-то иной профессии, сфере, кроме этой?
— Точно не бизнес. Только созидание.
Я выбрал этот путь. Я много чего интересного замечаю вокруг и понимаю, что я умею и должен это передать другим.
— А ваши дети? Кому-то из троих достались ваши таланты?
— Дочери, ей сейчас 18. Она хорошо рисует, у нее есть успехи в музыке, но на будущее она предпочла учиться фотоискусству. У нее очень хорошо получается. Есть ведь фотограф, а есть фотограф-художник, у дочки талант именно ко второму. Я сам в детстве любил фотографировать, помню, что был у меня фотоаппарат «Свема».
Я и сейчас бы с удовольствием этим занимался, но нет времени! Все забирает скульптура. Даже рисунком я жертвую.
— Почему?
— Памятники требуют большой работы и временных затрат. Мне приходит много заказов. И есть ощущение, что чего-то не успеешь, поэтому я стараюсь каждую секунду тратить так, чтобы что-то создать.
О творчестве и честности
— То есть вы работаете над частными заказами? Элемент бизнеса все же присутствует?
— Нет, в основном мне заказывают какие-то организации, в том числе общественные. Именно от частныхлиц заказов не много. Чаще меценаты. Ближайший яркий пример — Арутюн Арменакович Сурмалян, я уже со счета сбился, сколько я сделал по его заказам. За что я ему очень благодарен за предоставленные возможности. Баграмяна он заказал — подарил школе № 22, оригинал этого памятника стоит в парке «Дружба» в Ростове, а копия теперь у школы. Оганова подарил 46-й гимназии, в мае планируется установка памятника Мадояну, потом — дважды Герою Советского союза Нельсону Степаняну.
— Произведение искусства это ведь не просто внешняя форма… Как вы ищете внутреннее наполнение скульптуры? Например, вот вы сделали два бюста Баграмяна, одного и того же человека. Но они ведь разные при этом.
— Конкретно с Баграмяном тяжело было работать. Представьте себе, маршал Советского Союза, дважды Герой Советского Союза — его знают все! У меня полжизни перед глазами пронеслось в процессе работы. Надо было добиться успеха даже не на сто, а на сто пятьдесят процентов. В скульптуре нет пути назад. Не удалось? Уже не переделаешь, только в переработку.
Мне очень помогли потомки Баграмяна. Впервые я так работал. Они в режиме онлайн наблюдали за моими действиями здесь, в моей мастерской, и корректировали что-то по ходу. «Нерсес-джан, а у деда вот тут вот так было!», «А тут вот так, так и вот так»… Мы с ними постоянно беседовали и в перерывах вместе кофе пили — по обе стороны монитора.
Они сказали потом: «Дед как живой, будто это он сам перед нами стоит».
Я испытал такое облегчение и умиротворение, будто я войну выиграл.
— Вы не больны звездной болезнью. Очень многие на вашем месте говорят, что все делают отлично, а критики — просто идиоты. Или завистники.
— Я всегда принимаю критику, но обоснованную. И от понимающих людей. На высказывания от фонаря внимания не обращаю.
— Актер «проживает» своего персонажа. А скульптор или художник? Вы «проживаете» своих героев?
— Я изучаю биографию человека и воспоминания о нем вдоль и поперек. Кто он был, как он жил… Да, я пытаюсь войти в его образ. Перед тем, как приняться за скульптуру, сначала рисую портрет, как раз чтобы прочувствовать. Я должен представлять себе, каким был человек. Для меня главный момент — передача взгляда, наполненности глаз. Ведь в скульптуре можно передать даже блики в глазах, и даже цвет глаз выразить, темный или светлый.
— Волшебство. Надо попробовать посмотреть на скульптуры с такой точки зрения.
— Попробуйте, сами увидите разницу.
— Если вы «проживаете» персонажа, значит, ощущаете какой-то эмоциональный отклик? Если, например, к вам придет заказчик и скажет: «Плачу два миллиона долларов. Изваяйте для меня Чикатило». Откажетесь?
— Для меня психологический момент очень важен. Даже если бы я вдруг захотел взяться — не смог бы. Не позволят личные установки, да хотя бы элементарная мораль и отвращение. В таких случаях творчество стопорится, как будто падает железный занавес. Я не захочу такое делать и вообще над таким проектом размышлять.
— Есть ли среди ваших скульптур работа, которая для вас стала эталонной?
— Нет. Каждая скульптура индивидуальна. Хотя есть работы, с которыми я как-то больше эмоционально связан. Как бюст Баграмяну — я рассказал вам, как работал фактически сообща с его родными. Или памятник неизвестному солдату в Обливском районе. Он установлен на братской могиле, где лежат 600 человек. Задача была сделать эту фигуру и грозной, и печальной одновременно. Непростая задача. Когда памятник привезли, открыли лицо, представитель заказчика…заплакал. Отошел, чтобы успокоиться. Для меня это был момент, который я никогда не забуду.
— Потрясающее лицо. Обычно на памятниках герои красивые, мощные, молодые. А это зрелый и усталый человек.
— Да, и со шрамом на лице. Я ведь еще и художник-портретист. Мне интересен взгляд, душа. В какой-то мере я переношу в работу со скульптурой метод создания портрета.
Могу даже с лицом скульптуры работать обычными кистями. Хотя это и не принято.
— У вас есть музыкальное образование?
— Нет, я самоучка, сам научился играть на фортепиано. Нот я не знаю.
— Но как вы пишете тогда музыку?
— Я импровизирую и записываю мелодию на диктофон, а потом с записью иду в студию. Там профессионально подбирают инструменты, и мы делаем уже полноценное музыкальное произведение.
— Есть мнение, что в связи с появлением в широком доступе компьютерных технологий в искусстве наступил кризис. Сейчас любой человек может создать картину, мелодию, сгенерировать прозу или стихи. Что вы об этом думаете?
— Это разные уровни, разный подход, разное восприятие. Я опасаюсь, чтобы не исчезли традиционные методы — литье, скорня, лепка и так далее. Ведь банальность скажу, но лучшая похвала для художника, скульптора, музыканта, писателя — это когда говорят, что в его произведении есть душа. Она видна даже далеким от искусства людям. А сейчас дошло до того, что режут станком из пенопласта 3D-модель, укрепляют поверхность, формуют и отливают. Человек не создает, руки не создают.
— Пугающая идея.
— Потому что это уже не искусство.
— Кто из современных скульпторов вас впечатляет?
— Итальянец Jacopo Cardillo, в интернете он известен больше как JAGO. Работает с мрамором. И его называют, вполне справедливо, вторым Микеланджело.
— Есть мнение, что если художник состоятелен, значит, он продается, не работает от души. Что вы думаете о такой идее?
— Я выполняю заказы. И достаточно много. Вы бы сказали про меня такое?! У меня был заказчик из Бейрута, из Ливана, он заказал около шестидесяти работ, портреты своих родных. Он коллекционирует предметы искусства, у него гигантское собрание. И я вложил душу в каждую из работ. Понимаете, нельзя создавать искусство формально. Эта формальность вычисляется с первого же взгляда. Наверное, кто-то может действительно штамповать работы низкого качества ради заработка. Я не могу. Я все делаю как для себя. Свои работы я часто дарю, более ста пятидесяти раздарил и людям, и организациям.
— У вас на стене я вижу портрет Киану Ривза, это неожиданно. Почему вы его нарисовали?
— Я о нем много читал, он человек с большим сердцем и очень доброй душой. Мне захотелось запечатлеть это в портрете. А рядом портрет Брайана Тайлера, композитора, я люблю его музыку. Он писал саундтреки для «Тора», «Трансформеров», других фильмов. И еще из голливудских композиторов с удовольствием слушаю Ханса Циммера.
— Что бы вы сказали тем, кто хочет заниматься искусством, но боится? Что не получится, что грозит бедность, что можно сидеть в офисе для перестраховки, а искусство оставить как хобби…
— Бояться нельзя. Нет понятия «Я не могу». Просто для этих людей в моменте что-то важнее, чем искусство. Талант заложен в каждом, я уверен, что любой из нас одарен. Надо просто к этому идти. В любых сферах. Хочешь полететь в космос? Добивайся, стань космонавтом, если нет патологий по здоровью. Все возможно, надо ставить цель и шагать. Я всегда говорю своим ученикам: «Не получается» — такого не существует. Трудолюбие, желание и железобетонная цель. Все.
Об Армении и армянах
— Почему вы когда-то переехали из Еревана в Россию?
— Сложные годы были. Конец 90-х. Отец ездил сюда на сезонную работу, позже и я тоже приехал поработать. Пару раз приезжал на время, а потом приехал, встретил свою жену и остался здесь.
— Не жалеете, что уехали из большой Армении в нашу маленькую — Нахичевань, Салы, Чалтырь?..
— Знаете, жизнь так распорядилась. Нет, я не жалею. И всегда есть мысль вернуться. Но когда и как, это вопрос открытый. Мы ездим в Армению и по выставкам, и просто с семьей туда путешествуем обязательно. Я душой живу в двух странах.
— Немного щепетильный вопрос. Отношения между Арменией и Россией претерпели изменения. Как вы думаете, это как-то скажется на обычных людях?
— Я так вижу, что ничего глобального не случится. Нас, два народа, слишком многое связывает, и это такие связи крепкие, что их не так просто разорвать, тысяча лет потребуется. Простые люди здесь, «внизу», они знают друг друга, кто как живет, кто что думает. История не карандашом пишется, чтобы ее резинкой стереть.
— А что бы вы сказали армянам как армянин?
— Каждый из нас представляет целую нацию. И получается так, что любые поступки тоже оцениваются с национальной позиции. Если вы совершили что-то плохое, люди скажут: «Этот армянин сделал ужасную вещь!». И наоборот, вас похвалят за что-то: «Этот армянин просто молодец». Ответственность выше крыши. Нельзя жить по принципу — лишь бы мне было хорошо, а там хоть трава не расти. Я это всегда держу в голове, поскольку я публичный человек и армянин. По мне обыватели могут судить обо всех армянах. Я очень горд тем, что мои работы стоят и висят за тысячи километров от моей мастерской, и там моя подпись. Но не просто «Нерсес Киракосян», а армянские имя и фамилия. Армян не так много в масштабах планеты, но мы даем и дали миру очень многое в архитектуре, медицине, в технологиях, в искусстве. Давайте помнить об этом.
Интервью вела Янина ЧЕВЕЛЯ
