(Начало в №№ 11 (218) — 3 (222))
24 марта. 3-й день Пасхи. В 6 ч. утра была получена вр. ком. ротой прапорщиком Морским телефонограмма от командира 2-го батальона о наступлении турок на Клыч-Гадукский перевал. По приказу командира батальона наша рота была оставлена в резерве, но спустя час от начала боя первая полурота была вызвана на перевал, а полурота осталась на месте. Турки заняли дальние вершины с левой стороны перевала, и ими был открыт сильнейший огонь по нашим. Но много пуль, перелетая через вершины, занятые другими ротами, попадали в место стоянки нашего бивака. Укрыться было негде, и мы ходили по биваку, шутя и делясь впечатлениями боя. Турки, видно, с самой ранней зари успели занять позиции и старались обойти наш левый фланг. С утра же погода изменилась, дул холодный ветер, было пасмурно, шел мокрый снег, время от времени заходил на горы густой туман, и тогда на время стрельба утихала. По прояснении же тумана стрельба снова учащалась. Часто раздавались орудийные выстрелы, производимые с наших позиций по цепи неприятеля. Турки дружно переходили с хребта на хребет и постепенно сближались, наши выжидали удобного обстрела. 2-й взвод нашей роты был выслан на левый фланг нашей цепи в распоряжение 6-й роты, которая и приняла участие в бою. Когда неприятель был уже на предпоследней вершине, наши цепи открыли по ним меткий огонь, тут затрещали наши пулеметы… Турки, по-видимому, пуль не ждали и буквально засыпали частым огнем. Но безрезультатно. Они делали перелет, и много пуль шлепалось между нашим биваком. Были простреляны многие палатки, однако вреда никому не причиняли. Пули шлепались с большим визгом и были все свинцовые, и не дай бог получить рану от этих пуль, которые приносят невыносимую боль. Попадая куда-либо в кость, они совершенно раздробляют ее. Не раз пули засыпали мне лицо землей, шлепнувшись впереди или поблизости. Вскочишь и перебежишь на другое место… Бой длился до 5 часов вечера, турки видно старались атаковать наш левый фланг, но, неся большие потери от нашего огня пулеметов и горных орудий, стали перебегать назад и постепенно удалялись с высот. Потерь у нас не было, за исключением двух случаев, когда наши солдаты, проходя по гребням гор, сорвались и по скользкому снегу катились с крутой горы до препятствия шагов по 200 или 300. Один отделался легкими ушибами, а другой повредил кисть руки и содрал кожу на одной ноге и, ударившись о большой камень, сломал штык и расколол […] винтовки. Сейчас же им оказали помощь и отправили в Чурук.
В 7 часов вечера, когда возвратилась с перевала наша первая полурота, я был назначен по делу идти в Кола, к месту нашей стоянки. Вышел я из бивака в 7 часов вечера и, пройдя горные тропы, вышел на равнину. Уже стало темно, под ногами не было видно ничего, и была грязь, а идти по снегу было невозможно, так как проваливался… К тому же шел мокрый снег почти весь день и вода местами доходила до колен. Словом, с большим трудом я один, среди темной ночи плелся с бивака в Кола, куда и пришел к 10:30 часам ночи. Промок, как говорят, до ниточки, в сапоги набрал через голенища полно воды и устал изрядно. Придя в свою землянку, я сначала затопил дровами железную печь, затем снял с себя мокрое белье и одел чистое. Согрелся около печки, товарищ принес мне котелок воды, и я вскипятил себе чаю. А пить хотелось, просто душа высохла, и я с жадностью один выпил весь котелок чая. Затем мне что-то вспомнился свой дом и родные, которые в этот момент, наверное, спали в сухой чистой комнате и на мягких постелях… вспомнил и свою молодую любимую мою жену Шушанну, с которой мне так скоро пришлось разлучиться… Хотя я и лег отдохнуть, уснуть, но мысли разные приходили мне в голову и не давали спокойно уснуть. Провертелся почти до часа ночи, когда и уснул… Впоследствии я узнал, что в этот самый вечер у нас дома были крестины… Бог послал мне дочь, которую прозвали Лусикой.
8 апреля. После обеда я с фельдфебелем Михаилом Афанасьевичем Мащенко ездил верхом в село Чурук, в штаб полка, для сверки дневника. Там писаря дали мне письмо-открытку. По возвращении через 2 часа в Кола я прочитал это письмо, которое прислано моей мамой Анной, где она меня поздравляет с дочерью. Эта весть очень меня обрадовала, и я рад был, что Шушанна благополучно разродилась девочкой 19-го марта 1915 г. Хотя мне это услышать было приятно, но я сожалел, что не мог присутствовать в такой великий и трогательный день, когда я сделался отцом и Бог послал мне первое дитя. Ведь эта радость великая для каждого семьянина. Но обстоятельства военного времени не позволяли мне принимать участие в радостях, посланных Богом для всей нашей семьи и меня из-за рождения первой моей дорогой дочери Лусики. В душе я поблагодарил Бога и просил о ниспослании ей полного здоровья и счастья, а мне, чтобы благополучно когда-либо увидеть свое дитя и свою дорогую жену, мать, бабушку, братьев и сестер. Из последующего письма Сережи я узнал, что крестины состоялись 24 марта 1915 г. и кумом был Сергей Акопович Аракелов.
19 апреля. С наступлением апреля месяца погода изменилась к худшему, стало сыро, холодно, и ежедневно почти шли дожди. 19-го апреля в 9 часов утра при ясной погоде мы и 7-я рота выступили из Кола через Султан-Абат на Чурук. Через реку Тарьян-Су нас перевозили на лошадях казаки. Из Чурука выступили на село Хошиан. По дороге мы встретили
4-й батальон, который направлялся к селению Кола. Пришли мы в село Хошиан к 6 часам вечера и расположились по квартирам. Не лишне отметить, что 5-го февраля по приказанию командира полка бывший наш фельдфебель Т. К. Меликов был отправлен из роты в село Зиро за старшего в 1-й взвод дивизии обоза 66-й пехотной дивизии. Привыкнув к нему, мне с первого раза было скучно. На место его был назначен вр. ком. ротой Карахановым фельдфебель Мащенко. В этот день был отправлен в Кара-Килису наш полуротный прапорщик Марский на верблюдах, так как заболел тифом. 27-го марта, по выздоровлению из Эривани прибыл в роту прапорщик В. М. Оганянц, который временно был прикомандирован вместо Караханова к 7-й роте. Стало скучно мне, и я оставался как сирота, ушли от нас наш фельдфебель Меликов, и не было нашего командира роты штабс-капитана Семенова, с которым я так свыкся и теперь скучал.
22 апреля. Погода опять плохая – то снег, то дождь, и холод без конца, просто надоело. По слухам, наш отряд скоро двинется вперед.
24 апреля 6-я рота пошла из села Хошиан на рекогносцировку. Другие наши батальоны двинулись через перевал на Дутаху.
26 апреля 7-я рота выступила из села Хошиан к Челканам. Теперь остались в Хошиане одна наша рота и взвод казаков 3-го Кизляро-Гребенского казачьего полка. Отсюда недалеко и села Мола-Сулейман, Зейдекан и Шадиан, которые хорошо видны, а также и Алашкерт. Вокруг нашего села Хошиан вырыты хорошие окопы. Некоторые возвратившиеся армяне, жители Хошиана, занимаются посевом тут же и в Мусури.
24-го уехал в Челканы или Чурук прапорщик Оганянц.
4 мая. Утром 1-го мая по назначению ротного командира я пошел в Кара-Килису за картами и за получением посылок для нижних чинов роты. Вместе со мной пошла и арба, запряженная двумя буйволами, под управлением Павла Зюзгина, на которой были нагружены палатки и лишние ротные вещи для сдачи их в полк. По дороге в Кара-Килису встречается много речек и ручейков, и в 5-ти случаях приходилось мне садиться на арбу, чтобы переехать глубокие речки. По сдаче вещей на этой же арбе я должен был привезти посылки из Кара-Килисы. День 1-го мая был очень жаркий, и идти было жарко, но спокойно, и, не торопясь, мы доехали к 3 часам дня в Кара-Килису. По дороге, проезжая через Чурук, я виделся с прапорщиком Оганянцем, который, разговаривая, прошел со мною с версту… Приехав в Кара-Килису, мы остановились при нестроевой роте у каптенармусов нашего батальона. Павел Андреевич Прокопенко (каптер 8 р.) приготовил для нас чаю, послал за закусками Зюгина, который купил 15 шт. яиц и три булки французских. Сделали яичницу, закусили чудно с дороги и напились чаю. Затем я пошел по делам, порученным мне, в полковую канцелярию. Постепенно Кара-Килисы стал оживать, появились разные торговцы, открыто много лавок и магазинов. Ярко бросаются в глаза палатки «земского союза», устроившего здесь лазареты, госпитали, бани и т. п. Всюду чистота и образцовый порядок. На душе становится отрадно, видя живую деятельность Русского земского союза, приносящего большое облегчение воинам заболевшим или раненым. Хорошее и доброе отношение ко всем. Заведует отделом дочь Льва Николаевича Толстого княгиня Александра Львовна.
2 мая. Я понес в Кара-Килису полевую почту, сдал около десяти денежных переводов, которые поручили мне наши солдатики для отправки на родину. Затем купил для роты сахару и еще кое-что, получил 49 посылок (в числе которых была одна моя в 36 фунтов). Все это погрузили на арбу и выехали из Кара-Килисы около 12 часов дня. Было жарко. Проезжая мелкие речки, буйволы ложились в воду, так как им было жарко, да вообще они жару не переносят и любят в лето ложиться в лужу или воду. К 5 часам мы доехали к Челканам. Меня встретил Ваган, которому я привез посылку и письмо, переданное мне торговцем от невесты Вагана из Эривани. Так как нам еще оставалось ехать до Хошиана более десяти верст, то мы решили заночевать в Челканах. Меня пригласил к себе Ваган и угостил чаем с молоком, немного закусили, и уже к 8 часам я лег отдохнуть. Ноги порядочно устали и давали знать о себе, но постепенно я забылся и уснул. Однако спать долго не пришлось… Все тело кусали и как иглами кололи эти назойливые бессовестные блохи. Некоторое время я стойко терпел, думая, что блохи, утолив свою жажду моей кровью, оставят меня в покое, но не тут-то было. Тело все горело от укусов, в особенности руки и ноги, и я вынужден был позорно бежать от этих невидимых врагов. Было не более 2-х часов ночи. Я ходил по деревне в ожидании рассвета и около 4 часов утра разбудил Павла Зюгина, который вновь нагрузил арбу посылками, запряг буйволов, и мы уже около 5 часов тронулись из Челканов. К 8 часам утра 3 мая прибыли в Хошиан. После обеда я вскрыл свою посылку и был очень удовлетворен этим, так как у меня была чудная закуска, сласти, пасха и многое другое. Хотя уже прошло Вознесение, но для меня только начиналась Пасха. Наша стоянка в селе Хошиан ничем новым не окрашивалась, дни шли скучно, погода стояла переменная, несколько раз на день лил дождь, а затем снова светило солнце. Появлялись жители, прибывшие из Эривани, беженцы из Хошиана и других местечек. 5-го мая из полка были присланы для всех рот по одной двухрядной гармонии фирмы «Адлера» и по одному бубну, для развлечения и игры в свободное от занятий время. Нашлись и играющие. По вечерам уже заметны большие группы солдат, где весело играют на гармони, и находится много любителей потанцевать. Пляски задавались вовсю, местами некоторые подпевали песни. Таким образом, в среду нашей однообразной боевой жизни было внесло веселье и развлечение от появившейся гармони. 7-го числа в Хошиан пришла Ставропольская пешая дружина. Она расположились биваком на высоте рядом с армянскими кладбищами. Стало оживленнее и веселее. 10 мая в Хошиан приехал наш полковой казначей и привез солдатские переводы и деньги за недополученное на завтрак сало с 18-го августа по 11 декабря 1914 года. Получил и я перевод в 10 р. от Ашхен.
11-го мая из Тифлиса приехал командир наш из командировки и сам лично вечером выдавал всей роте деньги за сало.
12 мая. Я был назначен командиром роты в Кара-Килису по некоторым делам, а также нужно было сдать в полк деньги и отправить переводы нижних чинов, которые имели излишек денег и желали их отправить своим семьям и родным.
В общем, я получил от командира денег в сумме более двух тысяч рублей и верхом на ротной оседланной лошади поехал в Кара-Килису, куда и приехал к часу дня 12-го мая. Отдохнув с полчаса, я пошел в канцелярию нашего полка, сдал при рапорте следуемую сумму и справился с другими делами. К 7 часам вечера я пошел на полевую почту, купил сто переводных бланков и затем, написав около 70-ти переводов, сдал тут же на почте чиновнику. На почте пришлось подождать получения квитанций до 9 часов вечера.
13 мая. Я утром пошел в канцелярию полка, получил для своей ротной канцелярии писчей бумаги и книгу «Дневных Записок». Затем прошел в лавку, сделал небольшую покупку себе и командиру и ровно в 11 часов выехал из Кара-Килисы. В Хошиан приехал к 3 часам дня.
16 мая. Получено было приказание выступать 5-й, 6-й, 7-й и 8-й ротам вперед через Клыч-Гядукский перевал. 5-я рота стояла до этого впереди от Хошиана, в 15-ти верстах в горах, в селе Севине. Мы должны были ожидать прихода 5-й роты, совместно с которой и должны были двигаться всем батальоном. Ровно в 5 часов вечера три роты – 6-я, 7-я и 8-я — выстроились на плацу. Пришел наш батальонный командир капитан Вернигорин, поздравил нас с походом, пожелал нам всего лучшего и счастливого возвращения всех домой. Затем прочитал молитву, все обнажили головы… Последовала команда: «На плечо!», «Отделениям правые плечи вперед! Шагом марш!», и все тронулись в путь, не зная, что впереди каждого из нас ожидает. В пути каждый солдат делал крестное знамение и в душе молил Бога о счастливом походе… За деревней Хошиан, по обеим сторонам дороги, были выстроены в две шеренги ратники из дружины, которые крикнули «Ура!», пока мы проходили. В ответ им мы тоже кричали «Ура!». Пройдя уже их ряды, все еще доносилось громкое могучее «Ура!», которым они нас провожали. Из этого видно, какая тесная связь и любовь общая на общее святое дело. И успех наш заключается во взаимной любви и поддержке друг друга во всех боях. В этот день мы должны были дойти лишь до Чурука. Пришли в Чурук к 7 часам вечера. Лил хороший дождь, пока шли, и, так как было на дворе грязно и сыро, нас разместили по избам. Мы себе нашли чистенькую комнату, сравнительно от землянок, хотя без дверей, но все же лучше, и можно будет обсохнуть. В этой комнате поместились я, наш фельдфебель Михаил Мащенко, фельдшер, инструктор с каптенармусом и еще 3 человека из нашей роты. Затем следовала обычная привычка: согрели в ведре чаю, а у меня имелась и закуска домашняя — колбаса, сардины и сало. После завтрака и чаю улеглись спать.
17 мая, то есть на другой день, утром, в 10 часов, выступили из Чурука на Султан-Абад. Дорога шла через реку Шартян-Су, которая после дождей широко разлилась и снесла устроенный саперами временный мост. Подойдя к реке, некоторые из офицеров верхом начали искать брод, где можно будет переправиться. Брод подыскали на самом широком месте, так как было не очень глубоко. Все солдаты разулись и частью разделись, уложив свои вещи, то есть скатки, патронташи, вещевые мешки и т. п. в палатки. Взяв в одну руку винтовку, а в другую узел с вещами и своей одеждой, мы начали один за другим «гуськом» переправляться через реку. Вода была очень холодная. Сначала ноги просто ломило от холода, вероятно, от непривычки. Но затем как-то забылся холод, а стало больно от камней, потому что ноги очень болели от неровных, мелких камней. Я чуть не выронил свой узел, наступив на острый камень, но меня товарищ поддержал, и я сам сознавал, что от этого не получается, глубина была средняя, не более как до пояса и немного выше. Наконец, часа через 2 — 3 переправились все три роты и обоз. Тут все оделись, обсохли на солнце и пришли в Султан-Абад, который был уже близко. Расположились на склоне в палатках, на зеленой травке. Это было впервые после зимы, когда мы на чистом свежем воздухе среди цветов и трав устроились в своих походных палатках. Словом, вышли как на дачу. Как хорошо и весело жить в поле после этих грязных, темных, прокопченных землянок курдских деревень… Мы, четверо, устроили сзади нашей роты отдельную палатку: я, фельдшер, инструктор и рядовой Басенко Михей, который взялся тут же за приготовление завтрака и чая. День прошел весело, кругом солдаты играли на гармони, пели и плясали до поздней ночи. На другой день, утром, мы должны были ожидать прихода нашей полковой духовой музыки, которая ночевала в Челканах. К 9 часам музыка уже была в Султа-Абаде.
18 мая. Полковой хор был составлен из запасных музыкантов, и всего только как недели две, не больше, и поэтому требовать много от них было нельзя. По просьбе батальона они сыграли два марша. Затем быстро убрали палатки и выстроились. Ровно в 10 часов утра выступили к перевалу Клыч-Гядук. Идти было трудно, так как пришлось подниматься в гору, да еще в полном снаряжении, а тут солнце печет и невыносимо жарко. Шли поэтому тихо, часто отдыхали. Часа в 2 дня дошли до самого перевала. На перевале стояла рота, казаки и два полевых отряда. Здесь мы отдохнули почти около часа и двинулись вниз по направлению города Дутах-Кебиру. Спустившись в долину и пройдя около 5 верст, был привал. На привале отдыхали, а некоторые сейчас же пошли на поиски дров и стали греть чай. Жара стояла вовсю. Я тоже немного уснул, встал и напился чаю, который мне предложили товарищи, имевшие его в излишке. Здесь играли музыканты несколько раз, и затем тронулись в путь. До Дутаха еще было около 18-ти верст. В Дутах пришли часам к 9-ти вечера и стали биваком за городом по правую сторону реки Ефрат.
22 мая. Всего в Дутахе мы простояли мало, около трех дней. Время провели спокойно. У нас в роте имелся бредень (небольшой), и ротный командир ходил с несколькими солдатами ловить рыбу в реке Ефрат. Рыба ловилась хорошо, была крупная, так что несколько раз мы жарили свежую рыбу. Приходилось мне быть в городе. Сравнивая с Кара-Килисой, отмечу, что Дутах красивее. Стоит внизу, кругом горы и с одной стороны река. Но построен, как и другие турецкие местечки, без всякой планировки. Деревьев нет никаких. Но есть отдельные хорошие здания из камня. Работа наших войск кипит вовсю, исправляют дороги. Уже построены полковые хлебопекарни, есть скиды интендантства и дивизии. На Ефрате идет усиленная работа по постройке моста. Мост хороший и приспособлен для езды.
21-го мая наш батальон выступил из Дутаха в 2:30 дня вперед. Шли часа 4 и расположились лагерем при турецкой деревне Шейх-Зеляне. Здесь, как видно, жители не успели бежать, и в деревне много турок, детей и женщин.
25 мая был молебен, а затем парад. Проходили церемониальным маршем. К вечеру этого дня было гуляние. Играла впереди лагеря музыка, играли гармонисты, танцевали многие, пел светские песни полковой хор певчих. Нашлись и комики, артисты, рассказчики и куплетисты; был подражатель под свист разных птиц. Словом, весело провели время. Во время этого гуляния присутствовали наш командир полка, все офицеры, врачи и священник. Под конец заиграли марш «Разлука», и вечер кончился, разошлись все по палаткам.
31 мая, воскресенье. Занятий нет, к вечеру играл хор полковой музыки и гармонисты, шли разные пляски и т. п.
2-го июня. Сегодня наша рота пошла в Дутах в баню купаться. Часам к 3-м дня я вместе с каптенармусом Павлом Прокопенко поехал ротной двуколкой в Дутах, откуда должны были привезти из пекарни хлеб. Я в Дутахе искупался в устроенной бане один, так как рота давно уже выкупалась и уже сидела на берегу Ефрата, возле вновь устроенного конного моста. Набрав хлеба, мы с двуколкой возвратились обратно.
13 июня, ровно в 11 часов дня, экстренно получено приказание о выступлении 6-й и 8-й роты к 5-й и 7-й в Мелязгерт. Немедленно стали приготовляться. Рота, пообедав, выстроилась во взводную колонну. Командир полка напутствовал нас и пожелал нам всего хорошего… Погода была после дождя прохладная, и идти было хорошо. К 7 часам уже 6-я и 8-я роты были за 20 верст у села Аджибот, где высыпала масса армян и все сняли свои шапки… Здесь стали мы биваком. Выйдя из Шейх-Зеляна, верстах в 5-ти, была какая-то маленькая курдская деревня, где ютилось немного армян, бежавших из своих селений. Все радостно встречают. Когда я с ними поздоровался, то меня окружила целая куча армянских женщин и детей. Все расспрашивали, кто я и откуда идем, много ли нас и т. п. Мне сильно хотелось пить. Я попросил их, нельзя ли наскоро как-нибудь вскипятить воды для чая, а чай и сахар у меня был, да и хранилось еще печенье. Одна из женщин армянок стремглав бросилась к себе и обещала, что постарается согреть воду. Через полчаса я уже сидел у нее вместе с Павлом Прокопенко и Костенко. Она подстелила нам какое-то одеяло на пол и тюфяк и просила извинения, что не чисто, и не может нас должно принять. С заботливостью пополоскала она наши кружки, принесла в глиняной чашке молока, три-четыре лаваша и стала наливать нам чай. Чай и сахар, конечно, были наши, а эти несчастные беженцы ничего не имели. Многое она поведала нам о своем горе: как убили ее мужа и она осталась с дочерью; как каким-то чудом ей удалось бежать из своей деревни, недалеко от […]. Мы наскоро напились чаю с молоком, дали ей немного денег и чаю с сахаром, она не брала, но мы ее заставили взять, так как ей это дорого стоит, и, пожелав ей всего хорошего, ушли. Много она молилась за нас и, смотря вслед, плакала, быть может, вспомнила она своего мужа или потерянную жизнь, или же жалела нас, не знаю, но только мы ей и другим несчастным обещали, что жестоко отомстим этим варварам курдам за нанесенную им обиду. Одна старушка с мольбой и слезами умоляла нас, чтобы не убивали ее сына, которого взяли в «аскеры» турки. Возможно, его заставят идти впереди турок сражаться с нами; она даже описала наружность и приметы своего сына и просила как-нибудь его выручить из рук турок… Несчастная мать, как она легкомысленно и самонадеянно просила нас, как-будто это так легко выполнить. Но мы все-таки ей обещали исполнить ее просьбу и утешили… В сел. […], где мы стали биваком, жили беженцы армяне из […] Мелязгерт. Все сильно пострадали и разорились. Здесь солдаты покупали у них молоко, все они с затаенной радостью глядят на нас и питают надежду на свое будущее спасение. Готовы все оказать какую только могут услугу. Мы некоторым больным оказали помощь через посредство нашего врача Матрасовича. Выступили из Адем-Бота в 7 часов утра на Мезглярт. Дорога идет над горой с левой и рекой Ефрат с правой стороны. Во время привала возле одной деревни, где была тоже масса беженцев, солдат из 6-й роты сфотографировал группу армян и офицеров. Среди них вперемешку был и я. Среди беженцев большинство детей-сирот и женщин. Картина печальная. Так, понемногу, мы дошли до города Мелязгерта к 7 часом вечера. Высыпала масса армян-беженцев, все обнажали головы и кланялись. Заиграла музыка грозненского полка при входе нашем в крепость. Это встречали нас. Затем, пройдя город, мы стали биваком за городом, где, днем раньше, пришли наши 5-я и 7-я рота. Едва успели разбить палатки, как полил сильный дождь с градом. Спать было холодно и сыро. К утру погода стала лучше. К 8 часам наш батальон уже собирался к выступлению дальше. Начальник дивизии, генерал-лейтенант Варопанов собрал нас вокруг себя и сказал несколько слов. Поблагодарил нас за понесенные труды и отличия, затем сказал, что посылает нас отомстить за наших пострадавших товарищей из 4-го батальона, которые имели бой с втрое большими силами турок, потеряли своего командира батальона капитана Никитина и еще трех офицеров и около 140 нижних чинов. Из Мелязгерта выступили на дер. Кара-Али-Ханык. Дорога идет здесь все время то в гору, то с горы. Эти горы очень нам надоели, и нет им конца. Наступили сумерки, а мы все двигались дальше. Наконец, показалась деревня, подошли к ней, а это оказалась не та, и мы двинулись дальше. Стало уже темно, люди очень устали, но постепенно двигались то на гору, то под гору, некоторые не раз бранились на паршивые дороги и эти замучившие нас горы. И так, с отдыхом, идем и идем, обоз тоже движется следом за нами по крутым и косым дорогам, лошади также изрядно измучены. По времени мы бы должны давно быть в Ханыке, но она не показы
валась. И, наконец, уже около 12 часов ночи стали мы спускаться книзу, выслали вперед драгун-разведчиков. И что же оказалось? Наш батальон сбился с дороги на Кара-Али-Ханык, и мы чуть было не напоролись на турок. Медлить было нельзя, и сейчас же все повернули обратно назад, дабы не обнаружить себя. Торопились и отошли назад за 6 — 7 верст. Здесь, близ какой-то курдской деревни, дали нам и обозу отдохнуть и подремать. Я так прозяб, что, пролежав на траве часа полтора, не мог удержать дрожь тела и тряску своих зубов. Был весь вспотевший, затем лег на влажную траву в одной шинели. Скоро уже и заря. Но уже к 4 часам утра мы выступили вновь с проводниками-драгунами куда и следовало. Через час мы уже были все в Ханыке. Здесь было три полка драгун, Тверской, Нижегородский и Забайкальский, и еще батальон Грозненского полка.
15-го июня, ровно в 8 часов, двинулись к позициям неприятеля в боевом порядке. Удивительная местность, все время горы, одна выше другой, и крутые ущелья, скалы. Неприятель занимал дальние, самые высокие, вершины. Наша задача была сбить турок и занять г. Ахлат, что на берегу озера Ван. Все ехали и шли молча, озабоченно крестясь в дорогу. Да и было чего молчать и молиться. Ведь многих ожидала слава, а многих – геройская смерть. Но шли бодро и смело, сознавая важность момента и слова нашего нач. дивизии. Нужно было отомстить и выбить врага. За кавалерией и пехотой двигались носилки на двуколках с лошадьми лазарета 66-й пехотной дивизии. При нас была и артиллерия, горная и конно-горная, а также пулеметы. Сделали один выстрел по позициям турок из орудия. Сейчас же отозвались турки, которые стреляли из двух орудий. Нам нужно было узнать, как расположен враг. Наша рота была в прикрытии артиллерии. Шрапнели турок рвались недалеко, но не причиняли вреда нам. Наши старались скорее вывезти орудия на более удобную позицию и наскоро проделывали дорогу. Совместно с пехотой, часа через два, вытянули орудия на намеченные позиции. Между тем одно или два орудия перестреливались с турками для отвода глаз.
*****
30 марта 1944 года, в 4 часа вечера, приехали с колонной машин 11 шт. с рыбой из города Кизляра. Часов в 17:00 я пришел домой. Вхожу и, к удивлению своему, вижу, что сидит дома Нина со своим сыночком Витей. Радости моей не было конца. Наконец у меня есть первый в моей жизни внучок Витя, и я стал дедушкой. Это Нина и зять Шура проезжали с особым поездом со своим институтом РООЖТА из гор. Тбилиси в город Ростов-на-Дону, где по дороге со ст. Гудермес Нина отстала от поезда и заехала с сыном к нам домой, а в это время Шушанна с Люсей ехали в Гудермес и ожидали встретить Шуру и Нину. Но Шура успел уже отправить Нину с Витей к нам домой. Нина пробыла у нас дома по 2-е апреля, а 2 апреля, в воскресенье, мы проводили Нину одну с поездом наливным при содействии Богдана Мартыновича, и внучок Витя остался у нас. С одной стороны, очень приятно нам иметь дома внучка, но, с другой стороны, мне его жаль, что он остался без матери и материнской груди, так как он остался на искусственном питании. Вот уже прошло пять дней, как дорогой Витя у нас. Шушанна-бабушка и Люся-тетя воспитывают и уделяют Вите особое внимание и безграничный уход во всем. День и ночь они проводят в хлопотах и уходе, и Витя выглядит очень хорошо. У нас он является предметом радости и счастья. Все внимание уделяем ему, и не наглядимся на него. Очень забавный мальчик, и растет нормально, благодаря уходу за ним бабушки и тети.