Заканчивался рабочий день. Довольно напряженный. Был обход с разбором тактики ведения тяжелобольных, были два утомительных оперативных вмешательства, была двухчасовая лекция с врачами усовершенствования, и тут, перед уходом домой, в дверь кабинета влетела молодая медсестра Аза. С тревогой в голосе попросила проконсультировать отца. По дороге сообщила, что у него вновь поднялась температура, наблюдается резкая слабость, и добавила, вздохнув: «Мой отец выглядит гораздо старше своего возраста». Войдя в кабинет, увидел изнуренного болезнью и страданиями старого армянина, о котором можно было сказать, что Аза его внучка, а возможно, и правнучка.
Он подошел ко мне с большим трудом, припадая на правую ногу, подал натруженную мозолистую руку. Старик подробно рассказал о том, что его беспокоит, трезво оценивая каждый из многочисленных симптомов болезни.
Он жаловался на боли в ноге. Мне не приходилось прежде встречаться со столь обезображенными конечностями: со множественными хирургическими разрезами, шрамами. Перехватив мой взгляд, мудрый человек поведал свою трагическую историю, относящуюся ко времени геноцида 1915 года.
«А дело было так, – начал свое печальное повествование пациент. – Обезумевшие в своей безнаказанной и кровавой вакханалии турецкие головорезы, уничтожив поголовно всех молодых армян, стали гоняться за стариками и детьми, вылавливая тех немногих, кто еще остался в живых. В толпе несчастных, пробиравшихся к русской границе, была и моя мать – молодая армянка – со мною, годовалым младенцем, на руках. Спасение казалось близким. Но турецкая пуля сразила ее… Падая, она закрыла собой сына. Русские солдаты вынули меня из-под тела убитой матери. Передали в госпиталь, где врачи сделали операцию по извлечению пули из правой бедренной кости… Годовалого сироту взяли на воспитание добрые люди. Повзрослев, приобрел специальность, женился. Как награда на старости лет – в семье родилась Азочка».
В последующие годы мне часто приходилось встречаться с тем стариком, лечить осложнение от остеомиелита – заболевания почек. Некоторое время спустя он ушел из жизни…
Медикам знакомо правило, которое они называют «Закон парных случаев». Вскорости после встречи с Азиным отцом мои хорошие приятели привезли свою бабушку – главу большого армянского клана турецких беженцев. Ее доставили в больницу ночью, в крайне тяжелом состоянии, с легочной и сердечной недостаточностью. К огромному удивлению врачей при рентгенологическом исследовании легких слева, под сердцем, была обнаружена пуля с четко обозначенным воспалением и расплавлением ткани вокруг. Труднейшая задача была решена. Пуля извлечена. Удачно прошел и долгий, изнурительный и опасный период послеоперационного лечения. Выздоровев, больная поведала леденящую сердце историю. О том, как в дом ее родителей ворвались озверевшие турки, поиздевавшись вдоволь, убили отца, мать, братьев. Потом принялись за молодую девушку. Уходя от нее – поруганной и потерявшей сознание, выстрелили издалека. Решили убить несчастную. Так, на всякий случай. Добрые люди обнаружили ее и тайно переправили в Россию, где было проведено лечение в военном госпитале. Были скитания, из-за ужаса и омерзения от случившегося было кратковременное помутнение рассудка, а потом – вечная боль в сердце, всю жизнь напоминавшая ей о пережитом.
В моем кабинете на самом видном месте висят скорбные экспонаты, напоминающие о человеческой жестокости: пуля, пролежавшая под сердцем женщины всю ее жизнь, и рентгенограммы остеомиелита, мучившего в течение 75 лет мужчину, который чудом выжил после ранения в годовалом возрасте…
В памяти сохранились рассказы до святости дорогого мне человека – бабушки Розалии Георгиевны Тер-Григорян и ее невестки Елизаветы Бароновны Тусузовой, родной сестры артиста Московского театра сатиры Георгия Бароновича Тусузова. Они были одними из тех дам-патронесс, которым Ново-Нахичеванская армянская благотворительная община под руководством члена Городской Думы Григория Чалхушьяна и городского головы Минаса Балабанова доверила организовать расселение и организацию быта спасающихся от турецкой резни беженцев: обеспечить их трехразовым питанием, одеждой, а в дальнейшем обучить русскому языку, приобщить к полезному труду. Были организованы мастерские, где беженцы обучались сапожному, портняжному, скорняжному делу, после чего они могли самостоятельно зарабатывать себе на жизнь. Огромную патриотическую роль взяла на себя церковь. Беженцы часто не знали родного армянского языка. С ними общались выпускники Лазаревского института, владевшие турецким языком. Многие имущие семьи отдавали флигеля, даже целые дома в безвозмездное пользование пострадавшим.
В Нахичевани столетиями формировался свой уклад жизни, даже было свое городское песенное межнациональное творчество, понятное всем проживавшим на донской земле. На шарманке замечательно играл Иван Стиненко, на валиках его инструмента были «набиты» армянские, русские, украинские, еврейские, казацкие песни. С беженцами многое изменилось. Появился ранее неизвестный на Донской земле мелодический ряд, не звучавшая прежде протурецкая музыка. Появились новые музыкальные инструменты – тар, кяманча, бубны.
В детстве и юности, бывая в семьях моих друзей – турецких беженцев, удивлялся их старикам и старухам. Они всегда были одеты в черное, навсегда в вечной скорби по погибшим во время резни родным, близким, соседям. Они рисовали планы, дороги, дома, указывали места, где жили их предки с незапамятных времен.
Долг помощи попавшим в беду людям ярко демонстрировали нахичеванцы и в Отечественную войну. Та же моя бабушка и ее невестка Елизавета Бароновна в годы оккупации фашистами Ростова прятали у себя в подвале еврейскую семью. А когда в дом, по наводке соседей, стали стучаться фашисты, бабушка заявила, что у ее невестки сыпной тиф. Немцы в испуге ретировались.
Память детства возвращает меня к судьбе другой нахичеванки – гимназической подруги моей бабушки Розалии Георгиевны Черчеповой, которую все любовно звали Любочкой.
В Ростове, напротив здания, где ныне размещается Генеральное консульство Республики Армении в Южном федеральном округе, есть дом, который одна из богатейших семей Нахичевани отдала в вечное пользование беженцам 1915 года. С приходом советской власти семью раскулачили. Глава семьи скоропостижно скончался. Его сыновья – русские офицеры – погибли во время империалистической войны, а дочь, окончившая Екатерининскую гимназию с золотой медалью, была выброшена из своего дома в каморку под лестницей. Это была та самая Любочка. Я застал ее. В годы войны она, голодная, опухшая от недоедания, приходила ежедневно к нам по настоятельной просьбе моей бабушки к обеду, садилась у двери, не подпуская к себе детей, опасаясь, что вши перейдут на нас. Она читала нам вслух что-то из Толстого и терпеливо ждала, когда бабушка вынесет ей тарелку супа.
Проявленные нашими предками человеколюбие и взаимопомощь, особенно по отношению к тем, кто оказался в беде, дали великолепные плоды. Дети тех, кто остался в живых после турецкой вакханалии, кто спасся от резни на донской земле, стали полезными обществу людьми, прекрасными специалистами. Тяга к знаниям дала возможность многим стать кандидатами и докторами наук. К примеру, Иван (Вазген) Вартанович Мартиросян, создатель целой школы ведущих невропатологов страны, в свои 80 лет является консультантом кафедры нервных болезней Ростовского медицинского университета, а мой школьный друг профессор Эдуард Арамович Маркарьян в свои 70 лет составляет гордость Академии экономики.
И все же трагедия 1915 года набатом призывает человечество к бдительности, к терпимости одних и к покаянию других, и всех людей – к милосердию по отношению друг к другу. Хотя бы в XXI веке…
Минас БАГДЫКОВ