Начало в № 7–9 (334–336)
В очередной раз меня разбудил сначала азан, затем гвалт ребятни за окном, который вынудил встать с постели и отдаться утренней гигиене. К этому времени Бурак уже позавтракал и торопился в университет. Мы только и успели обменяться дежурными приветствиями, после чего он ушел… Мне же предстоял длинный день в Стамбуле и вечер в его азиатской части Ускюдаре. Предстоящий день оказался чертовски интересным и необычным.
ХМЕЛЬНОЙ РАЗГОВОР ПРИ ТУРКАХ
Ранее мы с Гаро договорились встретиться во второй половине дня, поэтому у меня было время до полудня вновь насладиться Стамбулом в одиночестве. На этот раз я решил осмотреть архитектуру города на Босфоре, куда внесла громадный вклад армянская династия архитекторов Балян — Магар, Крикор, Карапет, Никогос, Левон, Саркис, Акоп, Симон, Сенекерим. Родоначальником династии архитекторов был некий Мереметчи Бали Калфа, родивший сына Магара. О них известно только то, что оба были придворными архитекторами султанов Махмуда I и Мехмеда IV. Зато их остальные потомки стали настоящими знаменитостями столицы Порты, и свидетелями тому является множество больших и малых архитектурных сооружений, по сей день остающихся визитными карточками современного Стамбула. Чего стоит только дворец Долмабахче, открытый в 1856 году. Авторами этого великолепия стали Карапет Бальян и его старший сын Никогос. Дворец был построен за тринадцать лет для султана Абдул-Меджида I. Долмабахче как в свое время, так и теперь может перещеголять любой другой султанский дворец на Востоке, в особенности по всему периметру географии бывшей Османской порты. Только на украшение Хрустальной лестницы и прочих интерьеров ушло 14 тонн золота. Не меньше впечатляет и содержимое султанских покоев, например, подаренная королевой Викторией люстра из богемского стекла весом почти в пять тонн, собрание картин Ивана Айвазовского, которые художник исполнил по заказу султана. На закате империи Долмабахче был ее сердцем. Но после падения монархии во дворце поселился Ататюрк, где и умер 10 ноября 1938 года. Теперь Стамбул уж давненько не является столицей Турции, правительство перебралось в Анкару, а дворец стал музеем. В его нутро я не заглядывал по определенным причинам, но по прилегающей территории дворца прогулялся на славу. Отсюда открываются изумительнейшие виды на Босфор, а главные и северные ворота Долмабахче, одноименная мечеть отца и сына Бальян очаровывают даже самого неискушенного гостя города, который впервые оказывается здесь. И вообще подсчитано, что в совокупности династией Бальян за сто лет было возведено в Стамбуле шестьдесят три сооружения, среди которых двадцать пять королевских резиденций, семнадцать общественных зданий, пятнадцать религиозных — из них восемь церквей, четыре мечети и три мавзолея — и шесть производственных объектов. И это только часть армянских зодчих, не упоминая подробно об архитекторе Синане, исламизированном армянине, и прочих архитекторах, оставивших следы своего творчества в облике одного из красивейших городов мира. Тут я должен признаться, что был сильно удивлен, когда увидел в одном из стамбульских книжных магазинов большой и щедро иллюстрированный альбом Istambul`un ermeni mimarları («Армянские зодчие Стамбула»). На ста шестидесяти семи страницах автор Хасан Куруязычы рассказывает о громадном вкладе стамбульских армян в облик города. Учитывая, что альбом написан на турецком и английском языках, полагаю, что издание также рассчитано на туристов. Этот факт в очередной раз убедил меня, что в отличие от Азербайджана, где армянофобия является частью политики страны, в современной Турции любые формы ксенофобии если и имеются, то на уровне отдельных индивидов. Впрочем, как и всюду в мире.
Вскоре после обеда подоспел и Гаро. Он был в компании низкорослого, худощавого молодого человека с вытянутой бородкой, как у Дон Кихота, выступающим вперед лбом и маленьким носиком, от чего его лицо казалось похожим на полумесяц.
— Познакомьтесь, мой друг Атмаджа (тур. Atmaca — ястреб; прим. авт.), — представил мне его Гаро.
«Кто Атмаджа? Он Атмаджа?», — чуть не переспросил я, едва не рассмеявшись.
Обменявшись приветствиями, Гаро предложил заскочить в ближайший паб, пропустить по кружечке пенного. Вроде как по случаю знакомства. Поблизости находилось какое-то цокольное заведение, куда мы спустились и в тот же миг оказались в плену ароматов солода и хмеля вперемежку с табачным дымом и в сопровождении отборного мата. Турки говорили громко, перекрикивая друга, и не стеснялись в выражениях. На круглых столах, расставленных в ряд, бокалы с темным и светлым, рядом с ними наполненные окурками пепельницы с тлеющими сигаретами и много, много еды — сыры, соленые огурцы и оливки… Все, чего Аллах послал, кроме воблы. Судя по всему, турки предпочитают к пиву легкие соленые закуски, но не рыбу. Во всяком случае, ее я не приметил на столах.
Пиво в пабе подавали как местное разливное, так и импортное бутилированное. Я решил попробовать местное, между тем как мои компаньоны принялись за бутылочный датский Tuborg. Парни уверяли, что турки и пивоварение понятия несовместимые. Если и сдувать пенку, то с европейских марок. Я не знаток пива, но интуиция заставила меня мыслить от обратного — пить пиво нужно в той стране, где его варят. Так я делал в Эфиопии, Чехии, Ливане, Германии. Теперь я в Турции, и брать нужно турецкое Anadolu Efes. С первым же глотком понял, что гадость редкостная, но с сыром и острыми оливками вполне «дринкбл», да и знакомство с молодыми людьми теснее стало.
Гаро и Атмаджа связывают дружба и мировоззрение. Они оба коммунисты, состоят в левацких организациях, убеждены в тлетворном влиянии Запада и в том, что коммунизм в конце концов охватит весь земной шар. Мне, россиянину, что-то это напомнило, и я даже знаю, что, но не стал озвучивать воспоминания, чтобы не отнимать великую мечту этих двух молодых людей.
Жадно сделав три громких глотка пива, Гаро поставил перед собой бокал, обратился ко мне:
— Вот вы там, в Армении, все время кричите «Карабах», «Арцах»… Зачем он вам? Отпустите и забудьте про этот регион. Пусть азербайджанцы наслаждаются. Когда пролетарии соединятся и между странами границы будут условными, то все это будет общим.
— А вам не кажется, что время марксистских идей уже прошло, так и не увенчавшись успехом? Советский Союз рухнул, пролетарские страны обзавелись границами, коммунисты из парткомов побежали в церкви и мечети застарелые грехи замаливать…
Разговор на тему победы добра коммунизма над злом капитализма растянулся на несколько часов. Официант только и успевал подливать свежее пиво в опорожненные бокалы моих так называемых политических оппонентов, главным из которых был Гаро. Атмаджа лишь изредка пытался дополнить своего друга. В основном молчал и слушал, соглашаясь со всеми доводами Гаро. Мне стало скучно от хмельных мечтаний Гаро, отчего я обратил свое внимание на Атмаджу.
— Все хотел спросить… Атмаджа. Это же редкое турецкое имя. Почему вас так назвали родители?
— Это имя моего деда. Отец его заверил, что если родится сын, то назовет его Атмаджой.
— Так вы не армянин?
— Нет. Я заз. Кто-то называет нас этническими курдами, но у нас с ними только языки похожие. И зазы, и курды ираноязычные народности. Только в отличие от курдов нас значительно меньше. По всей Турции нас чуть больше двух миллионов человек.
— Ого! — воскликнул я. — Не так уж и мало.
— Было бы меньше. Благодаря вам, армянам, нас стало больше.
— Как это?
— Геноцид. Во время геноцида армян многие зазы усыновляли армянских сирот, чьи родители были убиты или изгнаны. Последние сто лет в наших жилах течет армянская кровь, как и в жилах алевитов. Если бы не та трагедия, которую власти Турции долгое время замалчивали, то зазов было бы в два раза меньше. Ведь кроме армянских сирот, зазами стали также молодые армянские девушки, вышедшие позже замуж за наших мужчин и родившие новых зазов. И у меня была армянская прабабушка со стороны мамы и прадед армянин со стороны отца. И такая генеалогия почти у каждого второго современного заза.
Теперь Гаро заскучал. Изрядно захмелевшему от выпитого парню стало скучно от нашего диалога. К тому же он знал всю эту историю.
— Вы сказали в прошедшем времени, что раньше власти Турции молчали о геноциде армян, — продолжил я разговор с Атмаджем. — Разве теперь не так?
— Нет. Теперь об этом говорят, но с позиции обоюдного геноцида. Мол, шла Первая мировая война. Армяне, будучи союзниками России, убивали турок, а турки армян. Дескать, мы квиты, надо забыть прошлое и жить дальше.
— Но ведь убивали не только армян. Как же понтийские греки, ассирийцы, йезиды? Они тоже были союзниками России?
Атмаджа вдруг громче прежнего ответил, словно сделал это, чтобы его услышали как можно больше людей.
— Да все нормальные люди в Турции понимают, что это был геноцид. Спросите любого тут турка. Только дурак скажет, что геноцида не было.
Я посмотрел по сторонам. Атмаджа действительно был услышан присутствующими. Но большинство из них были настолько пьяны, что, как мне показалось, мало кто понял, о каком геноциде речь. Зато в разговор вступил Гаро, который ни с того ни с сего стал так же на высоких тонах говорить о турках свысока.
— Да кто они такие! Вы посмотрите на них и попробуйте отличить от нас, армян. Много отличий? В них наши гены, у них наша кухня. Пиво только не научились варить. Даже до «Киликии» не дотягивают, — то ли в шутку, то ли всерьез сказал Гаро.
Было заметно, что присутствующие турки слышали наш разговор, но никто не вмешался. Каждый из них был занят своим бокалом и собеседниками. Чтобы не нарываться на неприятности — а ребята были уже изрядно пьяны — я уговорил Гаро и Атмаджу покинуть паб, сетуя на свое плохое самочувствие. Мы взяли такси, которое развезло нас по домам. Знакомство, хоть и хмельное, состоялось. Наутро парни обещали заехать за мной и отвезти в Ускюдар — одну из провинций города, где чудом сохранилась коренное армянское население, так называемые полсахайи (polsahay — старинное самоназвание константинопольских армян; прим. авт.).
СУВЕНИР
Очередное утро пробудило меня дважды под азан и гвалт. «Ума не приложу, как я до Стамбула просыпался без мечетей и детей», — подумалось мне. Бурака, как обычно, я застал на выходе за порогом, спешащим на пары, обменялись лишь приветствиями. Перекусив чем-то съестным, я стал собираться на встречу с Гаро и Атмаджей. В этот раз без пивасиков. Ребята обещали свозить меня за Босфор в азиатскую часть Стамбула, где, по их словам, еще сохранился дух полсахайев.
Как и договаривались ранее, Гаро с Атмаджей приехали за мной уже к девяти утра. Впереди нас ждал сытный турецкий завтрак в одной из забегаловок Шишли, после чего мы решили пройтись в сторону района Османбей, чтобы насладиться утренним Стамбулом, заодно и посмотреть старое здание редакции Agos, у которого был убит Грант Динк.
Улицу найти несложно: место преступления власти города обозначили мемориальной меткой на асфальте — это черный квадрат с надписью на турецком и армянском языках «19 января 2007 года в 15:05 здесь был убит Грант Динк». Рядом с мемориалом стены соседних зданий ежегодно утопают в тысячах цветов. 19 января каждого года именно отсюда начинается шествие турок в память об убитом армянском журналисте.
— Не создают ли такие сборища проблемы? — спросил я у владельца соседнего с мемориалом магазина сувениров Огана Ганакяна, пригласившего нас троих на чашку кофе.
— Раз в год можно и потерпеть. Тем более это происходит не в туристический сезон. Январь убыточный месяц для сувениров, — глотнув горячий кофе, с грустью заметил хозяин магазина.
Я подошел к полкам посмотреть на безделушки, которые предлагает Стамбул гостям города в память о себе. Ничего особенного! Все как везде: куклы, магнитики, брелоки, книги-путеводители, китайские футболки, головные уборы низкого качества. Среди всей этой кучи ненужностей отдельными полками расставлены кружки, которые сначала удивили меня, но как только я подошел немного ближе, еще и шокировали. Я не мог поверить своим глазам. Представьте себе, Стамбул, Турция. В магазине кружки с незабудкой и требованием о признании Геноцида армян на английском языке, а рядом… Рядом тоже кружки с радужным флагами сексуальных меньшинств, некоторые из которых иллюстрированы тематическими силуэтами.
— Что это? — вырвалось у меня
— Где? Ах, это… Мы решили заказать кружки с незабудками. Хорошо идут. Даже турки покупают.
— Не скрою, я не ожидал увидеть такие кружки в Турции, но я не о них. Я об этих кружках, что рядом с ними, — сказал я, указывая на радужные сосуды.
Мужчина громко рассмеялся.
— Эти тоже хорошо продаются.
Гаро с Атмаджей тоже стали гоготать.
Ситуация меня возмутила, но я старался держать себя в руках. По-хозяйски собрал несколько ЛГБТ-кружек (движение признано экстремистским в РФ) и переставил их отдельно от тех, что с незабудками. Гаро, Атмаджа и Оган наблюдали за моими действиями, сохраняя улыбки. Они не понимали, что меня возмутило. Я решил объяснится, перекладывая последнюю кружку на самую верхнюю полку.
— Мне кажется, кружки с радужными флагами и изображениями сексуальных утех не вписываются рядом с теми, что говорят о трагедии нашего народа.
С лиц троих исчезла улыбка. Я продолжил.
— Турки не против «незабудок», не против того, что на вашем товаре слоганы о признании Геноцида армян, заваливают цветами здание Agos, где расположен и ваш магазин, а тут такое…
Было видно, что троица начала понимать, к чему я клоню, Атмаджа даже заметно побагровел. Все трое помолчали немного, потом слово взял Гаро.
— Это всего лишь сувенирный магазин. Сюда заходят иностранцы, турки из других городов, чтобы прикупить что-то в память о Стамбуле. Здесь проходят гей-парады, как это было недавно. В такие периоды сувениры с их символикой хорошо продаются. И вообще в Стамбуле нет проблем с сексменьшинствами. Это только в деревнях.
— Гаро, даже если в Стамбуле их было бы сексуальное большинство, то есть такие понятия как совесть, этика, нравственность… По-турецки это vicdan, etik, ahlaki, по-армянски khighch, etika, baroyakan. Нельзя игнорировать моральные нормы, заведомо понимая, что это неправильно. Посмотрите на этот портрет, — указал я пальцем на образ Ататюрка, висящего над столом с кассовым аппаратом. — Нашему гостеприимному Огану не пришло же в голову повесить этот портрет рядом с девушкой-топлес из настенного календаря, что напротив. Так? А Коран? Коран и вся мусульманская атрибутика здесь в магазине отдельно от христианской. Зато кружки с разной тематикой собраны воедино.
На этот раз никто не проронил ни слова и не пытался меня переубедить в обратном. В глубине души все трое понимали, что опростоволосились в своем гоготе. Во всяком случае, это читалось на их лицах. На правах гостя и старшего по возрасту разруливать обстановку начал я.
— Ну что, ребята, в Ускюдар? Может, и Оган с нами?
Мужчина оживился, услышав приглашение.
— А что там интересного? — улыбнулся Оган.
— В лицей собираемся. Правда, может, с нами? — предложил Гаро.
— Тринадцать лет прошло, как я получил аттестат в этом лицее и больше не переступал его порог. Нет уж! Без меня поезжайте. А мне тут есть чем заняться.
Мы попрощались с Оганом и не спеша направились к причалу Ортакёй, откуда отходили пассажирские паромы в Ускюдар. Причал назван так из-за близости мечети Ортак¸й, возведенной в стиле османского барокко Никогосом Бальяном за короткий срок в 1853 году для султана Абдул-Меджида I. Осмотреть мечеть в деталях не удалось, так как до часа пик, который приходился на ланч, оставалось полтора часа. Мы успели заскочить в отходящее судно и вскоре уже были в Ускюдаре. Весь путь из Европы в Азию занял двадцать минут.
ПОЛСАХАИ
В античную эпоху Ускюдар назывался Хрисополем (от греч. χρυσό «золото»; прим. авт.), потому что персы брали налог с проходящих через Босфор
кораблей из-за вида города на закате. Позже, когда территория стала частью Великой Римской империи, в Хрисополе базировались казармы кавалерийских подразделений римского полководца Скутариона, после чего Хрисополь стал носить имя полководца. Османы, как это они делали не раз, не стали переименовывать доставшийся трофей в виде города, всего-навсего подделали под свою транскрипцию для удобства произношения. Так Скутарион стал Ускюдаром, а его население долгое время было немусульманским до известных событий Первой мировой войны. Для примера, в 1912 году, за три года до геноцида христиан, в Ускюдаре проживало свыше пятидесяти тысяч армян, тридцать пять тысяч греков, более пяти тысяч евреев и около восьми тысяч мусульман. В настоящее время в районе Ускюдар проживает свыше пятисот тысяч человек, но сколько из них турок, греков или армян, неизвестно. Переписи по народностям давно не ведутся, а уж криптоармян так и вовсе невозможно сосчитать даже церквям. Ведь кроме обычных армян к клирикам обращаются за окормлением и криптоармяне, чьим предкам пришлось отуречиться. Потомки же пытаются вернуться в лоно церкви, правда, не всем это удается сделать.
— Мне это не нужно. Я — коммунист, — сказал Гаро, когда по пути в лицей мы заговорили о взаимоотношениях церкви и криптоармян. — Но представьте себе людей, узнавших о своих армянских корнях. Им захотелось узнать о них больше — изучить язык армян, их религию и даже стать христианами Армянской Апостольской Церкви. И вот тут препятствия. Людям говорят: «Выучишь Инджиль на армянском языке, тогда и приходи» (тур. Евангелия; прим. авт.). А как учить Инджиль на незнакомом языке? Турку или курду, узнавшему, что у него армянские гены, нужно сначала выучить армянское письмо, потом сам язык, потом Инджиль. Молодым еще возможно через некоторые годы пройти все эти препятствия. А как быть тем, кто старше? Вот и получается, что проще стать криптоармянином и жить с этим всю жизнь, чем вернуться открыто к корням.
— И выхода никакого?
— Почему никакого? Выход всегда есть. Если не знаешь Инджиль и армянский язык, то можно выложить священнику две тысячи долларов, и он все устроит.
— Как это? — удивился я.
— Все очень даже официально. Столько стоят услуги константинопольской епархии ААЦ в изучении Инджиля на армянском языке. И только потом можно пройти обряд крещения.
Тут вынужден сделать небольшое отступление. Когда Гаро рассказал мне об этих меркантильных приемах константинопольского патриархата, я еще не знал, что сие ноу-хау было организовано не им, а святым эчмиадзинским престолом. Об этом я узнал уже в России, когда захотел покрестить молодого турка с армянскими корнями, решившего вернуться в лоно церкви — религию его бабушки Ани. Армянский священник в России согласился провести обряд крещения с условием, что я никогда и нигде не озвучу его имя, так как Святой Престол запрещает обращать в христианство ААЦ всех рожденных в мусульманских семьях бесплатно, даже если у их членов армянские корни. Таким образом, в атмосфере тайны среди нас троих — меня, священника и турецкоподанного парня — я стал крестным криптоармянина.
***
Ускюдар весь состоит из низин и холмов, траншей и перекрытий, но все эти топографические изломы нисколько не создают неудобств, а, напротив, за счет прекрасно устланных асфальтом дорог и тротуаров делают ландшафт особенным, непохожим ни на один другой в Стамбуле. Минуя старое армянское кладбище и церковь Сурб Хач, заложенные в 1676 году, мы добрели до армянского лицея, являющегося почти что ровесником церкви. Лицей был построен в 1678 году, и до 1915 года его выпускниками были тысячи полсахаев, многие из которых увековечили свои имена в различных областях науки и искусства. Свыше двух столетий в пенатах лицея звучала армянская речь, покуда в 1915 году турки не отобрали здание для своих нужд. Так продолжалось до 1953 года, тогда стамбульский градоначальник Фахреттин Г¸кай не вернул ряд законно принадлежавших армянам объектов их истинным хозяевам.
В лицей нас впустили без проблем, так как Бурак еще утром позвонил директору учебного заведения и предупредил о нашем визите. Сам müdür (тур. «начальник лицея»; прим. авт.) отсутствовал по делам, но распорядился встретить нас и рассказать о лицее. Была перемена. Дети носились по коридорам, запрыгивали друг на друга, швыряли ранцы… Самые обычные дети вроде наших. Только оры на турецком. Даже не на армянском. Все просто: дети хоть и из армянских семей, но большую часть времени проводят во дворе с друзьями-турками. С соплеменниками встречаются шесть раз в неделю с девяти утра до двух часов дня. Те, кто младше, учатся во вторую смену. Их занятия длятся до шести вечера. Их-то мы и застали в коридорах лицея. Здесь просторная столовая, и бассейн, и поле для волейбола, и компьютерные классы, а главное, библиотека, которая произвела на меня глубочайшее впечатление своим дивным фондом. Представьте себе, среди сотен книг современных авторов — турецких, русских, армянских, европейских — столько же, а может, и больше, старинных армянских книг XVIII и XIX веков, изданных в разные годы в Константинополе. Шутка ли, ведь первые издания на армянском языке начали печататься в Константинополе в шестидесятых годах XVI века. Семь из них частично сохранились, в частности, «Маленькая грамматика» и «Маштоц». Последняя написана армянским католикосом конца IX века Маштоцем Егивардеци.
Привлек мое внимание и стенд с фотографиями отличников учебы. Это мне напомнило мое советское школьное детство, в нем тоже были подобные «Доски отличников» с фотографиями школьников, над которыми изображался профиль главного отличника страны Ленина. В турецких школах это, конечно же, Ататюрк. Ненароком стою и читаю: «Кенан Овсеп», «Мари Кылычоглу», «Фазыль Бояджян», «Исмет Магар», «Ани Акташ», «Зейнеп Коркмаз»…
— Почти у всех турецкие имена и фамилии. Точно все они армяне? — поинтересовался я у Гаро.
— Абсолютно. Обычные имена полсахаев.
«Ну что ж, — подумал я, — Бог с ними, с именами их турецкими, языком их турецким. Учатся-то они в армянской школе, однокашники тоже армяне, и вообще они на своей родной земле, где жили их предки тысячу лет назад. Важно другое… Не дай Бог им пережить то, что пережили их соотечественники сто лет назад! Впрочем, турки уже другие, а Стамбул все больше радует туристов. Нет, ничего подобного не может повториться», — успокоил я себя, вглядываясь в фотографии армянских ребятишек, гордо носящих звания «отличников».
***
Вернулся я в свои съемные покои снова почти в полночь. Бурак не спал. На этот раз он ждал меня, чтобы попрощаться, так как предстоящим днем мне улетать, а Бураку выходить утром из дома раньше, чем я проснусь. Я поблагодарил парня за кров, ценную информацию, которую он мне предоставил по армянам Стамбула, и отправился спать. Утро выдалось уже привычным для меня — муэдзин, а через несколько часов и детские голоса. Они были громче обычного, я даже услышал, как девочка кричала кому-то: «Еще раз толкнешь меня, я папе расскажу». На этот раз я решил выглянуть в окно, чего до этого не делал. На улице было много ребятишек, все они шли в сторону двухэтажного здания, которое находилось через дорогу от меня. Над воротами, куда входили турецкие дети, я увидел надпись Talatpaşa ilkokulu («Начальная школа им. Талаата-паши»).
Вадим АРУТЮНОВ,
Турция, Стамбул